поэту». Части особого назначения (ЧОН, а также «коммунистические дружины», «военно-партийные отряды») были созданы на основании постановления ЦК РКП(б) от 17 апреля 1919 г. и являлись боевыми силами большевистской партии, однако формально не входили в Красную Армию. На них возлагались задачи по подавлению заговоров, мятежей и других форм противодействия советской власти. В состав ЧОН входили коммунисты, сочувствующие им рабочие и члены профсоюзов в возрасте от 17 до 55 лет. Ср., например, с изображением юных чоновцев в романе В. Беляева «Старая крепость» (1937–1940): «Без песен, без громкой команды, поблескивая штыками винтовок, отчеканивая шаг, колонна курсантов-чоновцев вышла из ворот на улицу, и часовой сразу же закрыл за ней высокие железные ворота» (Беляев: 294).

«Капитал» (1867) Маркса играет роль «коммунистической Библии» во многих поэтических и прозаических текстах советской эпохи. Ср., например, известные стихи из «Возвращения на родину» (1924) С. Есенина: «И вот сестра разводит, / Раскрыв, как Библию, / пузатый „Капитал“, / О Марксе, / Энгельсе… / Ни при какой погоде / Я этих книг, конечно, не читал» (Есенин 2: 93). Или в поэме «Во весь голос» его антагониста Маяковского: «Мы открывали / Маркса / каждый том, // как в доме / собственном / мы открываем ставни» (Маяковский 10: 283). Или в зачине ст-ния Я. Смелякова 1966 г.: «Мы ж недаром изучали / „Манифест“ и „Капитал“ / – Маркс и Энгельс дело знали, / Ленин дело понимал» (Смеляков: 208). Или в рассказе Солженицына «Случай на станции Кочетовка» (1962), герой которого пытается конспектировать «Капитал» (подсказано нам А. С. Немзером). Или в финале «Песни учителя обществоведения» (1966) [37] Ю. Кима: «…лягу я под шкаф, чтоб при слабом движении / на меня упал „Капитал“» (Ким: 263).

97

погляди же, как жалобно Бунин / на прощанье к сирени приник!

В отличие от «настоящей» «сирени у нас во дворе» во «Вступлении» к СПС (см. с. 100), здесь «сирень» – символ России и одновременно атрибут душещипательного, сентиментального романса. Бунин в «Автобиографии» (1921) несколько мелодраматически писал о своем отъезде из Советской России так: «…жил на юге России, переходившем из рук в руки „белых“ и „красных“, и 26 января 1920 г., испив чашу несказанных душевных страданий, эмигрировал сначала на Балканы, потом во Францию» (Бунин 1: 22). Комментируемые «романсные» стихи прямо начинают в I гл. СПС тему первой волны пореволюционной эмиграции из России. О сирени ср., например, в ст-ниях Бунина «Бегут, бегут листы раскрытой книги…» (1905): «Блестит листвой под окнами сирень» (Бунин 1: 138) и «Смерть» (1902): «Крестов объятья, камни и сирень…» (Бунин 1: 100); а также в его «Жизни Арсеньева» (1933): «Из открытого окна его кабинета, под которым густо разрослась одичавшая сирень…» (Бунин 5: 173).

98

Погоди, я тебя ненавижу, / не ори, комиссар, замолчи! / Черной молью, летучею мышью / плачет дочь камергера в ночи! // И поет, что поломаны крылья, / жгучей болью всю душу свело, / кокаина серебряной пылью / всю дорогу мою замело!

Если тема «новых людей» оркестрована в I гл. СПС цитатами из революционных песен и маршей, то стихи о белогвардейцах и эмигрантах, как мы уже отмечали (см. с. 142), густо насыщены отсылками к романсам. При этом К., отчасти парадоксально, объединяет в одну семантическую группу действительно пограничные, но все же исходно представляющие разные социальные кластеры виды жестокого романса – (1) богемные, городские и (2) дворовые, подражающие блатным. Объясняется это смешивание тем, что и богемные, и дворовые романсы воспринимались в послевоенное время как отчетливо «несоветские» и входили в репертуар певцов-любителей, аккомпанирующих себе на гитаре. Отметим дополнительно, что все три песни, к которым отсылает здесь К., – женские.

В. Дворжецкий в роли Хлудова в фильме «Бег»

В двух начальных комментируемых стихах можно усмотреть отсылку к заклинанию, с помощью которого в кинофильме «Бег» (1970, реж. А. Алов и В. Наумов) бывший белогвардеец, эмигрант Хлудов пытается утихомирить являющегося ему в страшных видениях бунтовщика-вестового: «Не молчи, Крапилин, не молчи!» (в одноименной пьесе Булгакова, по которой поставлен фильм, такой реплики нет). Напомним также, что герой булгаковской пьесы в Крыму употреблял кокаин в целях поддержания бодрости духа (подсказано нам А. С. Немзером). Однако важнее указать на реминисценцию в первом комментируемом стихе фрагмента из варианта блатного жестокого романса «На Невском проспекте у бара» [38]:

Уходи, я тебя ненавижу,

Уходи, я тебя не люблю.

Ты же вор, ну а я комсомолка,

Уходи, я комсорга люблю.

(Джекобсоны 2014: 199)

Ср. еще одну отсылку к этому жестокому романсу во II гл. СПС (с. 210). Сквозь эту реминисценцию проступает парадоксально контаминированная с ней аллюзия на зачин ст-ния Набокова «К России» (1939): «Отвяжись, я тебя умоляю» (Набоков 1991: 175).

Третий и четвертый комментируемые стихи представляют собой чуть измененную цитату из романса «Черная моль» (или «Институтка», не позднее 1950-х гг.) [39], который без всяких оснований иногда приписывается поэтессе Марии Веге (1898–1980):

Ведь я институтка, я дочь камергера,

Я черная моль, я летучая мышь.

(Душенко: 538)

Бандитка Сонька (В. Янукова) поет романс. Кадр из фильма «Заключенные»

И, наконец, в пятом-восьмом комментируемых стихах почти без изменений цитируется песня «Перебиты, поломаны крылья», использованная в фильме «Заключенные» (1934, реж. Е. Червяков, по пьесе Н. Погодина «Аристократы» [40]) в качестве аутентичного «блатного» романса (в титрах автором текстов песен значится бывший эмигрант С. Алымов, мелодия варьирует старый романс «Не корите меня, не браните», подробнее см.: Джекобсоны 2014: 143–144; песня известна во множестве фольклоризированных вариантов):

Перебиты, поломаны крылья,

Дикой болью мне душу свело.

Кокаина серебряной пылью

Все дороги мои замело.

(Джекобсоны 2014: 143)

99

Из Кронштадта мы все, из Кронштадта, / на кронштадтский мы брошены лед! / Месть суровая всем супостатам, / Ни единый из нас не уйдет!

«Мы из Кронштадта». Киноплакат

В этой строфе обращает на себя внимание в первую очередь игра К. с личным местоимением «мы», особенно, учитывая, что оно в I гл. СПС подвижно (ассоциируется то с «красными», то с «белыми», то с их потомками). В первом из комментируемых стихов обыгрывается заглавие известного фильма 1936 г. «Мы из Кронштадта» (реж. Е. Дзиган), в котором «мы» – это, конечно, «красные». Во втором стихе цитируется ударное место длинного ст-ния Багрицкого «Смерть пионерки» (и в нем тоже «мы» – «красные»):

Нас водила молодость

В сабельный поход,

Нас бросала молодость

На кронштадтский лед.

(Багрицкий: 189)

Третий из комментируемых стихов представляет собой вариацию стиха из уже цитировавшейся в I гл. СПС «Варшавянки» (см. с. 145–146); у Кржижановского, напомним: «Смерть беспощадная всем супостатам».

То есть читателю должно