это можно было надеяться. Дети справляются с инфекциями, даже такими серьезными. Бен получает лучший уход, какой только мы можем обеспечить. А мы должны позволить его организму сделать остальное.

Докторша поворачивается к двери, а мне хочется схватить ее за руку. Я готова умолять ее не уходить. Я хочу заставить ее оставаться здесь до тех пор, пока она не вылечит моего сына.

– И мы ничего больше не можем сделать? – потерянно спрашиваю я.

– Молиться, – звучит ее ответ. – Молитва всегда дает надежду.

– Молиться? – эхом вторю я.

Кому? Богу? У меня чуть не вырывается горький смех. Бог не собирается нам помогать. Боженька, видно, топит за другую сторону. Поддерживает того, кто охотится на меня и на всех в этом городе.

Доктор Пейтел, ничего не знающая о моих бунтарских мыслях, уже у двери.

– Мы будет и дальше наблюдать Бена и поддерживать его, чтобы дать организму силы на борьбу.

С этими словами она скрывается, а я остаюсь наедине с Беном и своим отчаянием.

______

Ночь спускается, а Бену, кажется, все хуже и хуже. Примерно в полночь он просыпается, смотря перед собой блестящими глазами. Этот невидящий взгляд заставляет меня вскочить и осторожно взять его на руки, стараясь не потревожить капельницу.

Я смотрю на него с нежностью.

– Ты поправишься, – шепчу я ему. – Ты ведь такой же, как я. Ты не умрешь, не можешь умереть.

Это еще не доказано, звучит в голове тихий голосок.

Но я же тоже болела. Черт, да я умирала. Возможно, Бен правда такой же… возможно – возможно, – все наладится.

Цепляясь за эту мысль, я гляжу на Бена. Сейчас он как-то подозрительно затих. Целый день я мечтала, чтобы он перестал кричать, но не так, как сейчас, когда болезнь и боль довели его до изнеможения.

Я и не думала, что можно так быстро полюбить кого-то настолько сильно. Не я дала жизнь этому мальчику, да и знаю я его меньше года, и все же если с ним что-то случится, это раздавит меня, подкосит куда сильнее, чем все смерти, которые я уже пережила.

Все-таки молюсь – черт бы побрал эту докторшу, – молюсь Богу, которого жители в моем родном городке и любили, и боялись; молюсь, хотя этот Бог забрал жизни моих родителей, а потом остальных родных и друзей. Хотя этот Бог столько раз давал мне умереть, только чтобы воскресить снова. Хотя этот Бог намерен забрать у меня сына.

Я так поглощена страхом и горем, что не слышу криков животных, не замечаю и неестественной тишины, саваном накрывшей больницу. Не слышу ни тяжелых шагов, хотя они звучат все ближе, ни шороха крыльев, задевающих концами пол.

Голову я поднимаю только когда отворяется дверь, решив, что там медсестра.

Вместе этого я вижу перед собой Смерть.

Глава 33

При виде его я тихо ахаю от ужаса.

– Нет, – шепчу я неслышно, как молитву, крепче прижимая к себе Бена. Я молилась Богу, чтобы он пощадил моего малыша, а не чтобы доставил Смерть прямо сюда.

Танатос смотрит на меня, он потрясен не меньше.

– Я не верил, – бормочет он. – Не верил до последнего мгновения.

Заставляю себя отвести глаза от Смерти. Нельзя смотреть на него слишком долго или слишком пристально. Потому что иначе есть риск увидеть в нем не только противника, а разглядеть что-то реальное, человеческое.

Всадник входит в тускло освещенную больничную палату.

– Я искал тебя много месяцев, – замечает он.

Сама того не желая, я все же поворачиваюсь и смотрю на него.

Темные его глаза лихорадочно горят.

– Ты перестала приходить ко мне. – Это звучит как обвинение.

Я не собираюсь на это отвечать. То, о чем он говорит, кажется, происходило сто лет назад, а я сейчас способна думать только о событиях последних дней.

Словно прочитав мои мысли, Смерть переводит взгляд на дитя у меня на руках.

– Ты стала матерью? – в голосе Танатоса вновь слышится удивление.

У меня начинает громко колотиться сердце. До меня, наконец, доходит: Смерть в палате Бена. Смерть, убивающий каждого.

Кошусь на Бена, панически боясь того, что увижу. Малыш пугающе неподвижен, но до меня доносится слабое дыхание.

Танатос не убил моего сына. Может ли всадник так близко подойти к другим живым существам, кроме меня, и не отнять у них жизнь?

– Почему ты здесь? – сурово спрашиваю я.

Он не сводит глаз с Бена.

– Я чувствую все живые существа. Когда приходит их час, все они открывают мне свои души.

Смерть поднимает голову. В его древних глазах печаль, глубокая печаль.

– Нет, – повторяю я дрогнувшим голосом, сильнее прижимая Бена к себе. В ответ он лишь хнычет тихонечко.

– Мальчик, которого ты держишь, очень болен, Лазария, – негромко говорит Танатос, делая шаг вперед.

Но я трясу головой, будто стараясь отогнать его слова.

– Он поправится, – пытаюсь я убедить не только его, но и себя.

– Нет, – Смерть делает еще шаг ко мне, – это не так.

У меня жалко кривится лицо. Я слышу правду в его словах, хоть и не хочу в нее верить.

– Пожалуйста. – По моим щекам текут слезы. – Он же еще совсем маленький.

Не забирай его.

Танатос молчит, на его лице страдание. Это из-за меня, догадываюсь я. Ему меня жалко. Жалеет ли он и мальчика – в этом я далеко не уверена.

Меня бьет дрожь.

– Его душа призвана, – мягко уговаривает Танатос. – Его время пришло. Я это знаю, и он сам знает.

Нет. Нет, нет, нет, нет.

Однако в словах Смерти есть правда, и деваться от этого некуда. Если Танатос способен чувствовать Бена, значит, мой мальчик все-таки смертен. Если бы я уже не сидела, от этой мысли точно упала бы на колени.

– Пощади его, – молю, – я знаю, ты можешь.

Если Танатос может отнимать жизни по своей воле, то, я уверена, может и пропустить одну.

Но Смерть лишь качает головой.

– Я все для тебя сделаю, все что угодно, – умоляю я. Мой голос звучит до отвращения уныло и безнадежно, так ведь я и в самом деле потеряла всякую надежду. Верить мне не во что, и этот всадник вряд ли что-то изменит.

Смерть долго смотрит на меня с любопытством. В его глазах мелькает что-то, и я вспоминаю нашу последнюю встречу – тогда он решил сделать из меня пленницу.

Сейчас взгляд у него другой, и у меня появляется проблеск надежды.

– Я согласна с тобой жить, согласна на все, – торопливо уверяю его, – только пощади Бена. Умоляю, исцели его, как ты исцелил