По ходу развернувшегося после обстоятельного доклада Тодорова обсуждения прозвучали выступления с жесткими формулировками, свидетельствовавшими о настрое по крайней мере части партийных функционеров в пользу силового варианта разрешения кризисной ситуации. «…Мы должны вмешаться и остановить контрреволюцию», – настаивал Раденко Видински; «не стоять в стороне и не ждать развития событий», пока, как в Венгрии, контрреволюционеры не выйдут на улицы и начнут вешать коммунистов, – призвал Митко Григоров. В интересах «социалистического лагеря», заявил Делчо Чолаков, не следует «бояться каких-либо грубых мер, наподобие венгерских…». «Они (империалисты. – Т. В.) полают да и замолчат, а мы не потеряем Чехословакию»[373]. Подводя итоги дискуссии, Живков также говорил резко. Охарактеризовав ситуацию в Чехословакии как «предконтрреволюционную» (фактически это была некая промежуточная позиция между Ульбрихтом и Гомулкой, с одной стороны, и Кадаром, с другой), он подчеркнул, что Дубчек «не имеет ни опыта, ни интеллекта, ни воли, чтобы повести [за собой] партию». По мнению болгарского руководителя, дестабилизации обстановки в Чехословакии способствовали западные центры, большую роль, как и в Польше, играл сионизм. Но Живков указал и на еще один фактор: «…Это также дело югославского руководства, которое пытается через Румынию, Польшу и Чехословакию создать в нашей семье свое объединение. Нет необходимости применять сталинские методы прошлого, но мы должны действовать таким образом, чтобы навести порядок и в Чехословакии, и в Румынии, а затем и в Югославии»[374].

Очевидно, что прозвучавшие на пленуме прямые призывы к военному вмешательству в дела суверенной «братской» страны не могли не учитывать общую политическую конъюнктуру в рамках «лагеря» и в первую очередь позицию советского руководства. А оно, как свидетельствуют современные исследования, несмотря на колебания, все определеннее склонялось к силовому варианту[375].

Принятое на пленуме решение (оно не публиковалось, в печати появилось лишь краткое сообщение) было лаконичным и сводилось к одобрению мер, намеченных Политбюро на заседании 26 марта. Особо акцентировалась задача партийной пропаганды в «поддержку положительных шагов нынешнего партийного руководства во главе с тов. Дубчеком»[376]. Для информирования партийного актива была подготовлена и разослана на места специальная брошюра о совещании в Дрездене[377], которую после ознакомления следовало вернуть в ЦК.

Во исполнение принятого решения сбор информации по Чехословакии развернулся по всем каналам. Центром внимания были Дубчек и Франтишек Кригель[378]. По некоторым данным, спецслужбам удалось завербовать в качестве информаторов даже их личных врачей[379].

Для подтверждения позиции Живкова важное значение имел его визит в Прагу 23–26 апреля 1968 г. Поездка была предпринята по инициативе чехословацкой стороны: предстояло подписать новый двусторонний договор о дружбе и взаимопомощи. Некоторые западные журналисты посчитали визит проявлением намерения Живкова стать посредником между Советским Союзом и странами «социалистического лагеря» при урегулировании отдельных деликатных вопросов. Но подобное мнение не разделяли работавшие в Праге дипломаты как западно- так и восточноевропейских стран[380]. Эта оценка отражена и в болгарской историографии. Роль своеобразного «моста» между Чехословакией и другими странами восточного блока И. Баева справедливо отводит Кадару[381].

В Прагу Живков ехал с твердым убеждением, что в Чехословакии идет процесс реставрации капитализма, что Дубчек занимает ревизионистскую позицию, что главной фигурой среди реформаторов является Кригель (кстати, по этой причине Живков изъявил желание поближе с ним познакомиться) и пр. Напрасно посол Стайко Неделчев, близко знавший Дубчека по партшколе в СССР и сохранявший с ним тесные контакты, пытался донести до высокого гостя, что Дубчек – убежденный коммунист, честный человек и друг Советского Союза…[382]

Чехословацкая сторона серьезно готовилась к визиту. Детали подготовки раскрывает состоявшийся незадолго до приезда болгар разговор Кригеля с одним из его доверенных лиц – И. Козаком. Донесение об этом болгарам передал по каналам госбезопасности агент «Ростислав»[383]. Кригель сообщил о намерении «обезличить» торжественность момента, удержать баланс между дипломатической вежливостью и демонстрацией какого-то особого, чрезмерного уважения к гостям. Так, отсутствие президента в Праге и заседание парламента с оглашением правительственного обращения при участии членов кабинета и партийной верхушки именно в день прибытия делегации должны были подчеркнуть рядовой характер («неисключительность») визита. Для делегации предполагалось создать режим «определенной изоляции»: «не дать ей встретиться с большим числом членов парламента и ЦК, чем это необходимо», и «прямо дать понять, что мы очень заняты собственными делами и заботами и не имеем времени для шумных проявлений внимания». Одновременно следовало правильно сориентировать чехословацкую общественность, указав в связи с визитом, что «ничего особо важного не происходит, имеет место формальность, которая никоим образом не изменит наш новый путь к самостоятельности и внутренним преобразованиям».

Касаясь содержания предстоящих бесед с руководителем болгарской делегации, Кригель подчеркнул: «Прежде всего, следует недвусмысленно дать понять Живкову, что все происходящее у нас, в ЧССР, диаметрально противоположно тому, что происходит у них, и что болгары должны считаться с нами и с сегодняшней обстановкой. Они должны понять, что в будущем координация в области экономики может осуществляться на полностью новой основе и никоим образом не в той форме, которая была до сих пор». По словам Кригеля, под давлением событий и перемен в Чехословакии предстояли глубокие изменения в работе СЭВ. «Чехи, – подчеркнул Кригель, – имеют по этому вопросу твердую позицию, и хотели бы дать понять Москве, что Чехословакия в силу своего географического положения и состояния экономики не может согласиться со старым стилем работы СЭВ, который был очевидной бессмыслицей». В частности, Болгарии как земледельческой стране следовало отказаться от развития промышленных отраслей производства, поскольку никаких предпосылок их эффективного развития в стране, по мнению чешского политика, не существовало. Индустриализация могла касаться только сельского хозяйства. Кригель особо указал на необходимость не допустить возможности создания болгарами собственной электронной промышленности с опорой на японские капиталы. Хотя сведения о соответствующих зондажах Софии перед Токио нуждались в тщательной проверке, Кригель подчеркнул главное: если болгары опередят в своих контактах с японцами чехов, то это крайне осложнит положение последних в СЭВ и лишит их возможности оказывать давление (! – Т. В.) на Москву[384].

Уже в первый день визита, 23 апреля, состоялась встреча Живкова с Дубчеком. Чехословацкий руководитель подробно разъяснил гостю суть реформ, их обусловленность внутрипартийными и общественными проблемами, охарактеризовал кадровые изменения в руководстве и основные положения Программы действий КПЧ, принятой на пленуме ЦК 5 апреля 1968 г. Живков начал беседу с утверждения о том, что чехословацкие реформы якобы соответствовали курсу БКП, утвержденному еще на апрельском пленуме 1956 г., т. е. не только подтвердил свою прежнюю идею об отсутствии принципиальной разницы между реформами в обеих странах, но и выразил претензию на