Да, он не любит меня как женщину. Пусть! Но после всего, что мы вместе пережили, наверняка у него есть ко мне чувства, как к близкому человеку, не могут же несколько слов перечеркнуть месяцы жизни вместе? Столько всего хорошего было, столько всего важного! Я помогла ему, в конце-то концов, хоть и некрасиво на это рассчитывать, конечно, но всё-таки…

Всё наладится, говорю я себе. Всё обязательно наладится. Он скоро вернётся и всё будет по-прежнему. Всё будет хорошо.

Я отвариваю себе брокколи в подсоленной воде, а аппетита совсем нет. Пока варю её только – меня уже мутит, но мне не до игрушек. Я жить хочу.

В итоге меня выворачивает прямо на кухне, и как назло, где пол деревянный. Лео делал его сам, сам же лаком покрывал. В ужасе, я даже забываю о том, что меня мутит – бегу в ближайшую ванную с полотенцем – мочить его. В процессе меня охватывает ещё больший ужас, что Лео уехал аж два дня назад и вот-вот уже должен вернуться. Что если он сейчас войдёт на кухню и увидит весь этот зелёный омерзительный ужас на своём дубовом полу? Я тру доски с остервенением. С таким усердием, что у меня даже живот начинает болеть. И с каждой секундой всё сильнее и сильнее, пока, наконец, меня не пронзает такая боль, что перехватывает дыхание и темнеет в глазах.

Последняя моя мысль: «Ну всё, хана мне».

Но нет, прихожу в себя, не знаю, правда, через сколько. Боль всё ещё ощущается сильная, зато тошноту, как рукой сняло. И я понимаю, что конец быстрым не будет – моё тело запланировало для меня длительную больничную агонию. Все, кто захочет, успеют со мной попрощаться и запомнить на весь остаток жизни мой жёлтый цвет лица.

Поднявшись с пола, я ощущаю, что у меня между ног мокро. Смотрю на джинсы – кровь. Месячные, что ли? Были же вот только недавно… А боль в животе, тем временем, усиливается, и находится она даже приблизительно не там, где печень.

Я пишу Лео, что мне плохо, и я хочу знать, когда он будет дома, потому что мне нужно в больницу. Жду минут пять, он не отвечает. Я снова пишу, говорю, что мне очень плохо, и он мне очень нужен. Не отвечает.

Уже через десять минут боль становится настолько сильной, что меня в момент приступа снова тошнит остатками брокколи. Мне уже, вообще, не до Лео. Боль такая, что я забываю не только, кто он такой, но и вообще, зачем он мне нужен. Всё, что я помню – номер 911.

Winona Oak – Piano In The Sky

Описываю диспетчеру все свои симптомы и кровь, замочившую уже мои бёдра до середины, тоже упоминаю. Машина с парамедиками приезжает так быстро, что я даже не успеваю переодеться и собрать сменные вещи и документы для больницы. Осматривают они меня не так долго, как Лео – примерно с полминуты и сразу же везут в госпиталь. Там мне тоже не приходится ничего ждать: каталка, бокс, врач, УЗИ – всё это так быстро мельтешит перед глазами, что я не успеваю соображать. А потом в конце диагноз «срочная операция». Я думаю: «Что, неужели у них есть запасная печень, и мне вот прям так сразу сделают пересадку»?

– У меня отказала печень? – спрашиваю.

– У вас самопроизвольный аборт.

– Что? – уточняю ошарашенно.

– Патологическое состояние, в вашем случае угрожающее жизни, – объясняют мне, – поскольку у вас сильное кровотечение.

Я беременна? И даже не знала об этом? И узнаю вот так?

– А… ребёнок? Его можно как-нибудь спасти? Закрепить на место?

– Плод уже мёртв. Сутки, может быть, двое.

В носу начинает щипать. И кто-то внутри меня – тот, кто единственный всегда обо мне заботится, вдруг говорит мне очень важное: «Печень тут ни при чём. Твоя печень всё ещё работает – это главное!»

– А печень?

Врач смотрит на меня, как на дуру. Вот, наверное, думает, заладила со своей печенью.

– Мы не проводили диагностику по поводу печени, потому что у вас симптомы выкидыша, и диагноз уже подтверждён результатами ультразвука. У вас есть пять-семь минут до операции. Позвоните родственникам, предупредите их.

Пять минут. Нет времени на сообщения, и я решаю позвонить ему. Проблема только одна – звонить некуда. Обмен сообщениями стал вначале нашей «фишкой», а потом просто неискоренимой привычкой. Мы ни разу не звонили друг другу.

Я набираю Марлис.

– Привет, мне срочно нужен номер телефона Лео. Можешь дать?

– А… привет, Лея! Как я рада тебя слышать! Как у тебя дела? У Карлы не очень, ты уже, наверное, знаешь…

– Марлис! Дай мне, пожалуйста, номер телефона Лео, это срочно!

– Ам… Его номер телефона? А он тебе разве не дал его?

– Слушай, мы не обменялись номерами с самого начала, а потом просто я не просила из гордости, или не знаю ещё по какой причине, но сейчас мне срочно нужно кое-что ему сказать, это очень важно, а он не отвечает на мои сообщения, понимаешь?

– Я понимаю, Лея. Но… если он сам не дал тебе свой номер, я не знаю, должна ли я…

– Я жена его, слышишь? Жена! Мы женаты! Это просто нелепость, недоразумение, что телефонами не обменялись… Марлис!

– Прости, Лея. Я не могу. Это всё не моё дело. Мне жаль, но разбирайтесь сами. Он сам тебе позвонит.

– У него нет моего номера…

Мне ещё отчаянно хочется ей сказать, что я беременна от него, и что он должен, обязан узнать об этом до того, как я перестану, а перестану я вот буквально уже через какие-то минуты, потому что медсёстры по очереди подходят ко мне и вкалывают в мои вены свои жидкости, подсоединяют ко мне трубки, снимают с меня одежду! Но что-то меня останавливает. Беременность – это самое моё сокровенное, я не могу сказать об этом ей, это только для него…

– Ещё раз извини, Лея.

Я кладу трубку и даже не говорю ей «пока». И начинаю смеяться. Это истерика, я знаю, но смешно же: час назад я думала, что умираю, и мне было на всё плевать. Но тут вдруг выясняется о беременности, которая и не беременность вовсе, а патология, и вся моя драма на месте. Любовный треугольник, мать его: Лео, Карла и я. А декорации – все его верные до маразма с идиотизмом друзья.

Paris Jackson – Let down

Мне удаётся отправить Лео сообщение с технической информацией о том, что я в больнице, и меня будут оперировать, как вдруг от Марлис приходит СМС с номером его телефона. И приписка: «Вот его номер».

Я набираю. Вначале идут долгие гудки, затем включается автоответчик, предлагает оставить голосовое. Я сбрасываю и снова звоню, и так трижды. Медсёстры показывают, что всё, мол, время вышло.

– Пожалуйста! – прошу их. – Я до мужа никак не могу дозвониться. Мы поссорились накануне, и он ничего не знает!

Они кивают, и я набираю его в четвёртый раз. Гудки длинные буквально пару секунд, а потом сразу короткие. Я звоню ещё, и на этот раз сразу только короткие. А потом девушка механическим голосом ставит меня в известность, что абонент не может принять мой вызов. Отдаю телефон медсестре.