Лео отводит глаза и опускает голову, а я стараюсь изо всех сил заглушить назойливый внутренний голос: если бы ты была кем-то лучшим, если бы и в самом деле любила так, как говоришь, ты отпустила бы его туда, где он был бы счастлив. Ты дала бы ему возможность любить свободно, а не тайком, ты не причиняла бы ему боли, не путала бы обязательствами и чувством гребаного долга, справедливости.

Я противна себе. До омерзительности противна. Я не хотела этого, правда. Не хотела ни его мучить, ни себя унижать. Просто меня в очередной раз несёт по инерции.

Каждый человек эгоист, в большей или меньшей степени. И в этом нет ничего плохого.

The Ambientalist – Remedy

Лео раскладывает фотографии, сидя на полу в гостиной. Это крупноформатные снимки, напечатанные в ателье, которые нужно вставить в приготовленные рамки – давний его проект. На них кое-что из его путешествий и несколько моих фотографий с бабочкой – так он решил оформить стену вдоль лестницы с первого этажа на второй. Среди них нет ни одной фотографии, где были бы мы вдвоём, потому что такого снимка не существует в природе.

Я всё понимаю. Невзирая даже на то, что не желаю ничего понимать. Как жить с ним, вот как?

И как жить без него. Этот год мы прожили вместе. Он был разным, но больше хорошим. Самое главное, что случилось – я перестала чувствовать себя одинокой. Это странно и нелепо, но даже зная, что он любит другую женщину, я всё равно умудрилась чувствовать себя… нужной? Немножко любимой?

Я тихонько стою некоторое время за его спиной и рыдаю. Лео не слышит, потому что на его голове большие наушники. А я смотрю на место на его шее, где волосы снова отросли и достают почти до самого выпирающего позвонка, и мною овладевает такое непреодолимое желание прижаться к нему, что я просто делаю это – касаюсь щекой его спины.

Он разворачивается и обхватывает меня руками так, что тяжело дышать, целует в волосы, лоб, щёки, нос. И с каждым касанием, мне будто вводят самый сильнодействующий опиоид, причём прямо в сердце. Потом Лео прижимает нас лбами. Долго держит, не знаю, зачем.

– Чего бы тебе хотелось? – шёпотом спрашивает.

– Просто согрей меня, обними, – так же шёпотом отвечаю.

Ночью в спальне у нас впервые за последние два месяца всё получается. Он целует моё лицо и плечи «после» и делает это долго. Я изо всех сил стараюсь ничего не испортить.

– Лея, – вдруг слышу. – Мне для нашего декора лестницы не хватает нескольких фотографий. Ты не против фотосессии?

– Не против, – отвечаю.

– Отлично, – улыбается – хоть и темно, мне это слышно по его интонации.

Сразу включается прикроватный свет, Лео раскрывает ноутбук и задаёт в строке поиска «фотосессия». Поисковик предлагает ему несколько сайтов студий поблизости. Он рассматривает портфолио на каждом и заполняет заявку. В поле «детали» вписывает «семейная».

Семейная.

И моя выдержка даёт слабину. Мгновенно отворачиваюсь, чтобы он не заметил, но он замечает. Или чувствует, потому что плачу я бесшумно.

Я только слышу, как опускается его ноутбук на пол, и через секунду его большие руки уже обнимают меня. Он даже не спрашивает, что со мной, просто прижимает к себе и опять целует. Вначале просто в волосы, потом лицо и в губы, наконец. В его поцелуе так много… нежности. И отдачи. Меня наполняет энергией и силой, и чёткое ощущение, что он отдаёт сам всё, что у него есть. Я в растерянности. Думаю: ну вот как можно так целовать человека, которого не любишь? Разве такое бывает?

– Давай, поговорим? – предлагает, как только мне удаётся прийти в себя.

– О чём?

– Расскажи мне обо всём, что тебя… так угнетает.

Он чувствует. Всё чувствует.

– Поделись этим, – настаивает. – Просто сбрось с себя, я поймаю, не бойся.

Я ничего не отвечаю, и Лео вздыхает. Потом прижимается к моему уху губами и говорит шёпотом:

– Лея… нам нужно быть искренними друг с другом. Другого пути нет.

Я с ним согласна. Как с этим можно не согласиться?

– Лео, почему ты здесь?

Он не сразу отвечает.

– А где мне быть?

– Я не знаю… дома.

– Я думал, здесь мой дом.

Ночью соображать тяжело, особенно, когда истерический психоз вымотал из тебя все силы, но мне всё же приходится.

– Я где-то слышала, что дом – это не место, а человек… или люди. Короче, те, с кем ты хотел бы быть.

– Я с тем, с кем хотел бы быть.

Я знаю, во что мы упёрлись. И хотя он завёл разговор о важности искренности, самому духу не хватает заговорить о том, что произошло между нами. Единственное, я не согласна с ним в одном – в оценке событий. В произошедшем не виновата недосказанность, отнюдь. Ты либо любишь, либо нет. Он ещё не определился.

– Определился.

– Что?

Я точно знаю, что не произносила ни слова вслух, или меня прямо сразу можно к психиатру. Лучше в клинику.

– Я знаю, о чём ты думаешь. И делаешь это всегда. Лея… – его дыхание учащается, приобретает некоторую хаотичность. – Лея…

Я молчу. По множеству причин. Хоть мне в эту минуту и больно за него.

– Не знаю, как точно объяснить. Представь, ты родилась в одном городе. Ты думаешь, что любишь его каштановые аллеи и парки, но на самом деле ты любишь воспоминания, детство, дружбу, любовь под этими каштанами. Потом ты переезжаешь в другой город и сразу влюбляешься в него. Ты уже в первые минуты понимаешь, что хотел бы остаться и жить в нём, но даёшь себе месяц на «взвешенность решения». Проходит месяц, и ты ещё более уверен в своём желании, чем прежде. Ты живёшь в нём два года, три, а потом вдруг накатывает… и ты хочешь в родной город, постоять под теми каштанами. Вспомнить свой первый двухколёсный велосипед, фантик от жвачки и своё первое головокружение от «вкуса прекрасного».

– У нового города есть чувства.

– Я не продвигаю тут полиаморность! Я просто хочу, чтобы ты поняла меня. Думаю, мне важно, чтобы ты знала, как много значишь для меня. Ты не можешь жить без правой руки, но и левая тебе тоже нужна!

– То есть, ты любишь её…

– Не совсем так. Это другое чувство. Мы прожили вместе много лет, я был здоров и активен. Много всего произошло важного, хорошего. Воспоминания, которые ценны, несмотря ни на что. Я не могу просто стереть их. Но я хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой. Это разного рода любовь, понимаешь?

Я больше не пытала его вопросом «Что ты сделал?», но установила будильник на телефоне, чтобы не пропускать противозачаточные. Он однажды увидел, как я пью их, но промолчал. А мне очень хотелось, чтобы спросил, чтобы запереживал, разозлился даже. И я бы тогда рассказала ему о своей проблеме, и мы, конечно, что-нибудь вместе придумали. Но он не спросил. И не признался в том, что сделал.