Безнадежное дело.

С этой мыслью я вошла в кабинет Фаины. Каково же было моеизумление, когда она, увидев меня, закричала:

— Мархалева! Черти тебя дери! Опять заявилась воду в ступетолочь! Разговоры с тобой — «бочка Данаид», все в песок, все бесполезно!

Не стоит, думаю, говорить, что я остолбенела. Сокрушительнымсмерчем пронеслись мысли, оставив в голове пустую и бескрайнюю равнину. И вцентре этой равнины вопрос: «Зачем Фаина писала анонимки?»

— Фаня, зачем ты писала анонимки? — не узнавая своегоголоса, спросила я. Фаина, как водится, заржала.

— Мархалева, иди к бесам! — пробасила она, демонстративнонадевая очки и утыкаясь в какой-то журнал. — У меня сегодня ночное дежурство,значит, есть возможность поработать, так что отвали.

Я обрадовалась:

— Не отвалю, будем дежурить вместе. Фаина и ухом не повела,вся ушла в журнал.

— Фаня, — спросила я, — Лора могла переспать с Германом?

— Запросто, — буркнула она, вставая из-за стола, набираяводы в чайник и попутно включая компьютер.

— А Карина?

— Запросто.

— А Нюра?

— Запросто, — Фаина вернула чайник на подставку и спросила:

— Кофе будешь?

— Буду. А ты?

— И я буду, — кивнула она.

— Нет, я о другом спрашиваю: ты могла бы переспать сГерманом?

— Запросто, — машинально ответила Фаина, уставившись вмонитор.

— Нет, — сказала я, — Лора спать с Германом не могла, онапоклялась детьми. И ты спать с Германом не могла, его с тобой не уложить ичерту. Значит, остаются или Нюра или Карина.

Фаина отвлеклась наконец от журнала и монитора, пристальнона меня посмотрела и спросила:

— Мархалева, мне что, медбратьев вызывать? Или ты самауйдешь?

— И не мечтай, Фаня, — ответила я, — не покину твоихчертогов, нигде не чувствую себя так хорошо, как в твоем дурдоме. К тому же ещеи кофе не пила.

Она осуждающе покачала головой и удрученно пробасила:

— Неужели вся ночь псу под хвост? Ну, Мархалева, ну чепристала? Как банный лист к заднице. Нет мне покоя от тебя.

— Фаня, какой покой? Рушится моя личная жизнь, а вы лишилименя возможности ее наладить.

— Налаживай, кто тебе не дает? — искренне удивилась Фаина.

— Ага, только о том и мечтаете, чтобы я уехала. Сразу жеотравите Алиску. Знаю, ее травишь не ты, но помоги мне найти отравительницу.Это в твоих же интересах.

Признаться, я думала, что Фаина про интересы начнетрасспрашивать меня, какие, мол, ее интересы и откуда они взялись, она жеозадачилась совсем другим вопросом.

— Почему ты решила, что травлю не я? — с необъяснимой обидойспросила Фаина. Я без запинки солгала:

— Потому что ты хороший человек. Фаина вдруг взорвалась. Онабухнула по столу кулаком (чашки так и подпрыгнули) и заорала:

— Мархалева, прекрати хамить! Ты мне надоела! Иди к Лоре илиКарине, что я, крайняя?

И тут меня осенило. Фаня написала анонимку, а Нюрка былапервая страсть, поэтому-то она и помнит радость Фаины. Еще бы не помнить, у нихс Германом роман, а тут эта анонимка. Алиска лезет в петлю, Герман бросаетНюрку, естественно, рассказывая обо всех своих несчастьях. Так все просто!Почему раньше не догадалась?

Но тогда получается, что не Нюрка травит Алису. И не Лора.Остается Карина. Она, кстати, тоже знает про анонимку.

Ха! Карина! Теперь понятна ее истерика.

Я приблизилась к Фаине и зловеще прошептала:

— Не вздумай отпираться, ты писала анонимку. Герман влюбилсяв Нюрку, ты случайно узнала и от зависти настрочила анонимку.

— Чушь! — пробасила Фаина и радостно заржала. — Чушь!

Складывалось впечатление, что мои домыслы не просто веселятее.

«Да она ликует! — озарило меня. — Ликует! Но почему?»

Демонстрируя презрение, я продолжила:

— Потом Герман вновь вспыхивает страстью, он опять безумновлюблен…

— В кого? — с издевательской ухмылкой перебила меня Фаина.

Я слегка растерялась:

— Возможно, в Карину…

— Чушь! Мархалева, все чушь, у тебя скудная фантазия иникакой оригинальности. Ты дура. Не завидую твоим читателям.

Легко представить, как я взбесилась. Сама-то я своимчитателям всегда завидовала — у них есть я, умница и красавица. А вот у меняпочти никого нет, во всяком случае тех, что у меня есть, — всегда мало.Какая-то Фаина издевается, корчит из себя…

— Да знаешь ли ты, глупая, самодовольная корова, — в яростизакричала я, — что смерть Алиски будет на твоей совести!

Фаина перекрестила меня и себя. Потом зачем-то осенилакрестным знамением журнал и компьютер.

— Тьфу на тебя, Мархалева, тьфу, — пробасила она. — Нельзяговорить такое, побойся черта.

— Может, бога? — поинтересовалась я.

— И бога. Побойся бога, не шути с чертом и иди себе спать. Уменя дежурство.

— И не надейся! Спать я не пойду до тех пор, пока не узнаю,кто травит Алису.

Фаина опешила:

— Почему ты об этом обязательно в моем кабинете хочешьузнать?

— Потому что от тебя начинаются все мои логические цепи. Тыписала анонимку, значит, знаешь, кто первая страсть Германа. Та страсть, из-закоторой вешалась Алиса.

— Знаю, — призналась Фаина, — но тебе не скажу. О, водакипит. Сколько тебе ложек сыпать?

— Если кофе, то одну, если сахара, то две, — ответила я ибез всяких оснований заявила:

— Знаю, почему не скажешь.

— Почему? — Фаина сердито придвинула ко мне до краевнаполненную чашку.

Я сделала глоток — кофе был недурен.

— Знаю, почему ты не хочешь говорить, с кем был роман уГермана.

— Знаешь, так говори.

— Я тоже не скажу, а почему, знаешь?

— Потому что ты дура, — брякнула Фаина.

Изматывающие интеллектуальные беседы с подругами Алисыналожились на позднюю ночь не самым лучшим образом.

«Чем занимаюсь? — подумала я. — Там, в Москве, Евгений спитс Юлькой, а я здесь, в Питере, выколачиваю исповедь из этой придур??чной Фаины.Вместо того, чтобы отобрать Евгения у Юльки и самой с ним спать!»