– И что оказалось?

– Оказалось, она недостаточно хорошо себязнает, – не вдаваясь в подробности, сказал Матвей.

Легким круговым движением наконечника Иркаоткрыла банку и стала есть ананасы, выуживая их пальцами. Интересно, кто-нибудьеще смог бы открыть банку копьем, не изуродовав ее? Эта задачка уровнем повыше,чем открывать бутылки обручальным кольцом. С другой стороны, по словам Бабани,она была знакома с человеком, который открывал пиво глазом. Ирка не верила ейдо тех пор, пока тот же трюк не повторил Антигон.

– Если ты сегодня заговоришь о любви, яповешусь! Это ужасно надоедает. До тошноты, – сказала она сквозь ананасы.

Багров презрительно понял бровь. Это было егокоронное движение.

– Ни о какой любви я говорить и недумал, – заметил он.

– Это еще почему? – с подозрениемспросила Ирка.

Несмотря на то что она была девушка умная,логика у нее срабатывала по-женски традиционно. Получить надо именно то, чтонам не дают. Если же что-то дают, то это не то, что нам надо. Женщина с воплямиубегает от пирата, лишь пока он за ней гонится. Стоит пирату остановиться,чтобы поднять упавший пистолет или вытряхнуть камень из ботфорта, женщинаостанавливается и сердито ждет, когда он перестанет копаться.

– Так почему ты не думал говорить олюбви? – повторила Ирка, не дождавшись мгновенного ответа.

– Потому что ты сама о ней заговорила. Еслидевушка говорит «Только посмей меня поцеловать!» человеку, который простопроходит мимо, это хороший знак.

Ирка насупилась. Ей пришло в голову, чтоМатвей прав. Чаша весов, пока клонившаяся в пользу недоступного Мефа, задумчиводрогнула. Нет, не перевесила, разумеется, но все же какое-то движение чашопределенно наметилось. Все, что нужно было сделать Багрову, это таинственнозамолчать или, еще лучше, уйти. Но опять Багров сам все испортил.

– Не возражаешь, если я задам одинтеоретический вопрос? Как часто с тобой можно говорить о любви? – спросилон.

Весы вновь застыли.

– Каждую третью пятницу месяца, при условии,что день солнечный и не идет дождь, – ответила Ирка небрежно.

– Ты не любишь дождь?

– Люблю, и не хочу, чтобы мне мешали слушатьстук капель по крыше.

В комнату спиной вперед вошел Антигон. Он,пыхтя, тащил тяжелый стул. Не заметив Багрова, кикимор налетел на него и,уронив стул себе на ласту, сердито заорал, не разбирая, кто прав, кто виноват:

– Че пхаешься, некромаг? Ща как пхну – вТартар кувырком учешешь!

– Антигон, нельзя говорить «пхну и пхаешься»!Это нелитературно! – заявила Ирка. В ней вновь проснулась ворчащаяотличница.

Она закончила есть ананасы и нахлобучила банкуна древко копья.

– Как тебе рекламная картинка? Валькирия ибанка из-под ананасов. Это круче, чем Геракл, смолящий в ожидании гидры«Беломорканал», – сказала она.

Настроение у нее прыгало как кардиограмма. Видно,день был такой, или в гороскопе приблудилась пара лишних планет.

Багров изучающе взглянул на нее.

– Ирка, ты чудо! Жалко, что у меня нетКарандаша Непроизнесенных Слов!

– Что еще за карандаш? – поинтересоваласьИрка.

– Простенький артефакт, но полезный. Замещаетсказанные кем-нибудь слова, меняя их на любые нужные. Опровергает пословицу:«Слово не воробей». Ну, например, ты говоришь мне, что терпеть меня не можешь,а я чирк-чирик на бумажке карандашиком и ты совершенно стихийно начинаешьшпарить: «О, Матвей, лучше тебя никого нет! Ты само совершенство! Давай пойдемв загс и распишемся баллончиком у него на стенах!»

– Ну разве что баллончиком, – сказалаИрка.

– А теперь кроме шуток: если ты не будешь сомной, я отдам эйдос мраку! Не сейчас, так когда-нибудь...

Ирка фыркнула. Вновь этот Багров однойнеудачной фразой утрачивает достижения десятка предыдущих.

– Дешевая пугалка! Если я позволю тебе одинраз меня шантажировать, ты будешь делать это всю жизнь. Скоро дойдет до того,что ты станешь требовать яичницу на завтрак, угрожая суицидом. Ну и отдавай!

– Я серьезно.

– И я серьезно. Любить – это терпеть человекаи уважать в нем личность. То же, что ты зовешь любовью – это лишь зоологическаяискра, которая через год-два погаснет, когда сожжет всю траву, и оставит нас напепелище, – сказала Ирка не без пафоса и тотчас напряглась, поймавироничный взгляд Матвея.

– Ты это нигде не позаимствовала? –спросил он.

– Позаимствовала? Что ты имеешь в виду?

– Ну фраза какая-то не твоя. Точно из женскогожурнальчика.

– Ты хам!

– Не хам, а некромаг.

– Разве это не одно и то же?

– В какой-то мере одно, хотя и проясняетразные стороны понятия, – загадочно сказал Багров.

Антигон, давно оставивший в покое стул ипротиравший медный поднос, внезапно с грохотом уронил его.

– Что это было, коллега? – нравоучительноспросила Ирка.

Кикимор, упав на колени, в страхе показывалпальцем на люк. Ирка выглянула и ощутила сильное головокружение. Виски ейсдавило медным жарким обручем. Переносица откликнулась тупой болью и ощущениемчего-то железного. «Кровь, наверное, сейчас пойдет», – подумала онаравнодушно.

В белом молочном тумане на поляне медленнопроявлялись фигуры. Ирке потребовалось не больше трех секунд, чтобы понять, ктоэто. Валькирии и их пажи.

Вот могучая Таамаг с таким разворотом плеч,что рядом с ней ее громадный оруженосец – что, неужели, снова новый? –кажется недоношенным баскетболистом.

Вот валькирия дробящего копья Сэнра, а с нейрядом – валькирия ужасающего копья Радулга с коротким рубцом на щеке. Иркаузнала их по прямым, длинным волосам, таким темным, что даже вороново крылопоказалось бы в сравнении белым. В Москве такие волосы вообще не встречаются.Только в южных городах, да и там они наводят на мысль о краске. У Сэнры иРадулги тоже есть оруженосцы – молодые, подтянутые, в офисных костюмах, впоблескивающих очочках, с настороженными умными лицами. Их отличие в том, чтоони неотличимы.

Вот рыжая, с очень белой кожей Ильга. ВотФулона, валькирия золотого копья. А вот миниатюрная хрупкая Хаара! Движения еетак красивы, так умеренно мягки, что глаз не оторвешь. При всем том дажесобственный оруженосец боится ее до дрожи. Еще бы – Хаара воинствующаяфеминистка и не принимает от мужчин никаких услуг. Если бы в метро кто-товздумал подняться, чтобы уступить ей место, эта хрупкая и милая девушка сломалабы ему нос. Но если бы тот же человек, к примеру, не уступил бы место старушке,Хаара оторвала бы ему голову вместе с позвонками и выкинула в тоннель. Ох, дочего тяжело иметь дело с не в меру деятельным добром!