Неудачи преследовали жеребца, как только его доставили в Санта-Аниту. Изначально Смит планировал выпустить Сухаря на скачки на Рождество, но ему показалось, что лошадь выглядела немного утомленной. Том решил дать жеребцу отдых на некоторое время и заявить его на новогодние скачки, но беговая дорожка оказалась скользкой из-за грязи и слякоти, и он передумал, не захотев рисковать здоровьем лошади. Он вычеркнул воспитанника из списка участников и перенес дебют Сухаря в Санта-Аните на 16 января 1937 года. В назначенный день на теле жеребца неожиданно появился чудовищный волдырь крапивницы диаметром два с половиной сантиметра. Смит снова отказался от участия в состязании.

Шишки возникали одна за другой, и вскоре несчастная лошадь покрылась множеством жутких волдырей. Нестерпимый зуд приводил Сухаря в ярость, и он начинал терять недавно обретенную сдержанность. Лишившись возможности тренироваться, жеребец нетерпеливо расхаживал по стойлу. Смит испробовал все мази, все лекарства, которые знал, но сыпь только усиливалась{237}. Прошло больше недели, и наконец сыпь начала отступать. Ховард недовольно пробурчал Тому: «Больше не говори мне о невезении, иначе Сухарь обязательно попадет в очередной переплет»{238}.

Долгий вынужденный «отпуск» Сухаря, в особенности карантин, когда он был заточен в стойле из-за крапивницы, отрицательно сказался на его форме. Жеребец, по природе склонный к полноте, за это время сильно поправился и стал весить 1000 фунтов. Взглянув на лошадь, Смит нахмурился и обозвал его боровом. Но не безделье было главной причиной столь резкого набора веса. Дело в том, что конюх Олли, помощник Тома, кормил жеребца так усиленно, что не только конь, но и слон бы поправился{239}. Смит просил своего помощника ограничить рацион Сухаря только сухим комбикормом, но Олли тайком подсовывал жеребцу запаренный овес, ошибочно полагая, что Том ничего не замечает. Смит хотел уволить помощника, но не смог, потому что жеребец души не чаял в своем конюхе. Именно тогда началась непрерывная борьба с лишним весом Сухаря. Жеребец настолько любил покушать, что на десерт после обеда уминал собственную подстилку.

Тренер осознавал, что согнать жирок с воспитанника будет нелегко. Он был подавлен, так как необходимо было загонять любимца чуть ли не до смерти, чтобы привести его в форму. Том забрал из жокейской комнаты набор вспомогательных средств управления, которые могли бы поспособствовать максимальному снижению веса на каждой тренировке. Он натягивал на жеребца прорезиненные чехлы с застежкой-молнией, в которых тот исходил пóтом во время долгих галопов. Потом накрывал его теплыми одеялами. Надевал намордник, чтобы Сухарь не мог лишний раз перекусывать. Однако самая большая опасность исходила от Олли. Конюх не подчинялся.

Тогда Смит обратился к высшей инстанции – Марселе Ховард, которая пользовалась негласным, но бесспорным авторитетом. Эта женщина никогда не повышала голос. Однако под ее особым магическим взглядом все приходило в порядок. Однажды Смит испытал этот взгляд на себе. Она вошла в конюшню и увидела, что жокей Фаррелл Джоунс валяется на койке в холодной, продуваемой насквозь каптерке, он подхватил какую-то ужасную инфекцию. Смит всегда переживал из-за малейшего прыщика на теле лошади, но был безразличен к недугам своих собратьев по цеху. Поэтому он не проявил никакого участия к больному и никак не отреагировал на чудовищный кашель из каптерки. Возмущенная Марсела метнула по сторонам испепеляющий взор, и моментально Фаррелл получил необходимые лекарства и одеяла, а остальные готовы были провалиться сквозь землю от стыда и помнили этот взгляд до конца своих дней.

Смит попросил Марселу помочь ему прекратить практику тайных подношений Сухарю. Она вызвала Олли, поговорила с ним, и в результате жеребец лишился вкусных гостинцев. Том заново принялся готовить питомца к скачкам.

К тому времени, когда Смит смог начать восстанавливать скаковую форму Сухаря, прошло целых два месяца после гандикапа всемирной ярмарки. Шла вторая неделя февраля, до скачек в Санта-Аните оставалось чуть более двух недель, а Сухарь был совершенно не готов к состязанию. Если бы Смиту удалось выставить жеребца на скачки в воскресенье 9 февраля, у него был бы шанс испытать скакуна еще раз до скачек с призовым фондом в 100 тысяч долларов. Единственным заслуживающим внимание событием в те выходные был гандикап Хантингтон-Бич, на который был заявлен Роузмонт. В том сезоне Смит уже уклонился от схватки с Роузмонтом, но не потому, что боялся, что Сухарь проиграет, а наоборот – что его воспитанник выиграет и на очередных скачках с призовыми 100 тысячами долларов судья-гандикапер назначит ему слишком большую весовую нагрузку. Однако эта проблема отпала: назначенная весовая нагрузка в гандикапе для Сухаря уже была зафиксирована. Ему полагалось нести 52 килограмма. Конечно, Смит надеялся, что груз будет полегче, тем не менее эта нагрузка была не очень обременительной. 9 февраля Смит отправил своего питомца в Хантингтон.

Прямо со старта Сухарь помчался во весь опор без всякого принуждения со стороны Полларда, как и в гандикапе на всемирной ярмарке. Но в этот раз вровень с ним бежал жеребец по кличке Облако. Поллард фыркнул Сухарю прямо в ухо, чтобы тот ускорился. Соперники стремительно неслись по скаковой дорожке, причем Облако – по внешнему краю, а Сухарь – по внутреннему, ближе к внутреннему ограждению. Проскакав 800 метров, они всего на 2 секунды отставали от рекорда ипподрома, а после 1200 метров их время не дотягивало до мирового рекорда лишь секунду. Все остальные участники остались далеко позади, у них не было ни малейшего шанса догнать лидеров.

На финишной прямой, за сто метров до финиша, Сухарь, решил, что достаточно дурачить соперника, и резко вырвался вперед. Когда Поллард удостоверился, что они стали бесспорными лидерами, он замедлил жеребца, который легким галопом выиграл забег с отрывом на четыре с половиной корпуса. Несмотря на все усилия, Роузмонт безнадежно отстал от победителя. После прохождения финишной линии Поллард позволил неутомимому жеребцу продолжить бег, чтобы максимально его испытать. Сухарь еще немного проскакал и в результате установил рекорд Санта-Аниты за тот год: 1 километр в минуту, на секунду быстрее, чем любая другая лошадь бежала в том году. И снова на призовом круге Сухарь дышал ровно и спокойно.

«Черт побери, я еще никогда не давал Сухарю столько свободы, – чуть не лопался от гордости за жеребца Поллард. – Вы еще увидите, на что он способен, когда я дам ему полную волю на больших скачках».

А Смиту давно уже было понятно, что у него лучшая лошадь во всей Америке{240}.