Безнадежно отставшие соперники рассеялись по беговой дорожке. Жеребец опережал их на целых тридцать два корпуса. Исход скачек зависел теперь от поединка между Роузмонтом и Сухарем.

Сухарь был быстрее и первым вырвался на финишную прямую. Поллард, тесно прижавшись к шее жеребца, чувствовал все его движения и искусно управлял ими. Из-за того, что Сухарь загораживал путь Роузмонту, тот был вынужден скакать короткими рывками. На середине финишной прямой Сухарь с легкостью опережал Роузмонта на целый корпус. Наверху на трибуне Ховард и Смит уже не сомневались, что Роузмонт сильно отстает и победа достанется Сухарю.

Неожиданно для всех жеребец и жокей расслабились. По непонятной причине Поллард вдруг утратил бдительность, положил хлыст на плечо Сухаря и оставил его там.

Сухарь замешкался. Возможно, он приостановился, чтобы подразнить соперника или почувствовал нерешительность Полларда. Жеребец вдруг утратил спокойную собранность, которой Смит так терпеливо учил его целых полгода, резко свернул влево и, заложив крутой вираж, сместился вниз, к внутреннему ограждению, выровнявшись только за миг до того, как налетел на ограждение. Он сразу утратил несколько футов своего преимущества и сбился с темпа. За считаные секунды неразрывный союз лошади и всадника распался, они перестали понимать друг друга.

Сухарь исчез из поля зрения Ричардса, ограниченного ушами Роузмонта. Жокей смотрел на финишную проволоку. Казалось, она совсем рядом, только руку протяни. Но Роузмонт был еще на уровне потника Сухаря{244}. Ричардс скакал, руководствуясь инстинктом, на одних рефлексах. Его сердце клокотало, казалось, в горле: слишком поздно! В отчаянии жокей прижался к шее жеребца, принялся подгонять его шпорами, хлыстом и криками: «Давай, малыш, давай!» Несущийся по средней дорожке Роузмонт услышал седока и проникся его страстным желанием{245}. Он опустил голову и полетел стрелой, с каждым скачком сокращая разрыв с Сухарем.

В самый критический момент своей карьеры Поллард и Сухарь растерялись. Всего лишь несколько секунд – за это короткое время за пятнадцать скачков можно было бы покрыть дистанцию длиной с футбольное поле – Поллард бездействовал. Роузмонт мчался на расстоянии 3 метров от внешней бровки, так что Полларду хватало места, чтобы увести Сухаря с мягкого грунта вдоль ограждения, который замедлял темп жеребца. Но жокей не воспользовался этой возможностью. Из-за серповидных шор Сухарь видел впереди только пустой трек и, вероятно, громкий рев трибун не позволил ему услышать Роузмонта. Хотя, вполне возможно, он просто решил подождать соперника. Он лениво поводил левым ухом, словно прислушиваясь к чему-то внутри круга, и снизил скорость. Казалось, жеребец задумался о чем-то своем. Преимущество ускользало. Корпус, пол-корпуса, шея… Проволока стремительно приближалась. Толпа визжала.

Когда до финиша оставалось всего лишь несколько метров, Поллард вышел из оцепенения и проявил кипучую активность. Сухарь быстро пришел в чувство и рванулся вперед. Но Роузмонт уже разогнался не на шутку и практически скакал вровень с ним. Затем догнал и опередил на несколько сантиметров. Сухарь резко ускорился, увеличил темп и полностью сосредоточился на задаче, следуя настоятельному призыву своего всадника. Но Ричардс был гораздо более требовательным, выжимая последние соки из своего жеребца. Он царапал Роузмонта, кричал и умолял его скакать быстрее. Сухарь смог вернуть преимущество, и оба жеребца опять сровнялись.

Роузмонт и Сухарь пролетели под проволокой бок о бок.

На трибуне Ховард подпрыгнул от радости и побежал в бар жокейского клуба за обещанным шампанским. Трибуны наполнил шум поющих голосов и вылетающих из бутылок пробок. Началось грандиозное торжество{246}.

Однако постепенно поклонники Сухаря замолкли. Толпа перестала ликовать. Судьи не торопились объявлять победителя. Все ожидали результатов фотофиниша. Измученные лошади ждали, пока их расседлают, а зрители сидели как на иголках в предчувствии беды. Прошло две минуты. Тишину прорезал свистящий звук, сопровождавший передачу фотографии в руки судье. Наступила томительная пауза. На табло замигали цифры.

Роузмонт выиграл.

Над трибунами поднялся вой. Тысячи зрителей были уверены, что судья ошибся и Сухаря незаслуженно обидели. Но снимок развеял все сомнения. На нем было отчетливо видно, что длинная морда Роузмонта чуть-чуть опережала морду Сухаря. «Госпожа Удача ошиблась и поцеловала не ту лошадь – Роузмонта в захватывающей финальной части гандикапа в Санта-Аните», – написал комментатор Джо Хернандес{247}.

Чарльз и Марсела взяли себя в руки. Длинный нос Роузмонта стоил им 70 тысяч 700 долларов, но они продолжали раздавать шампанское с лучезарными улыбками на лицах.

Поллард даже не посмотрел на табло. Он знал, что проиграл, с того момента, как они пересекли финишную прямую. Изможденный и смертельно бледный, жокей соскользнул со спины Сухаря и подошел к Ричардсу, которого душила поцелуями плачущая от радости жена. Лицо Полларда не выражало никаких эмоций, а голос напоминал шепот. Он чувствовал, что окружающие смотрят на него с холодным презрением. «Мои поздравления, Гарри, ты был на высоте», – произнес Поллард. «Спасибо, – отозвался Ричардс надломленным голосом, так как сорвал его, пока подгонял Роузмонта. Его лицо было перемазано помадой. – Но победа была нелегкой». – «Да, нелегкой, – едва слышно согласился Поллард. – Но ты все-таки победил»{248}. И тут он увидел Ховарда, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу, ожидая его. Жокей подошел. «Что произошло?» – спокойно спросил Ховард.

Мертвенно-бледный и абсолютно вымотанный Поллард рассказал, что грунт на внутренней бровке был мягким, а при переходе на внешнюю они бы не избежали столкновения с Роузмонтом. Если бы они могли поменяться позициями, то Сухарь непременно выиграл бы.

Отговорка была слабой. Поллард, несомненно, знал, что ему полагалось сказать, чтобы спасти свою репутацию профессионала. Он должен был дать гораздо более пространное объяснение, почему позволил Роузмонту догнать их, не сопротивляясь до последнего момента. Его уже называли наглым, самонадеянным, неспособным… Он не мог не заметить осуждения на лицах окружающих. Его репутация рушилась. Но Поллард ничего не сделал, чтобы оправдать себя в глазах публики.

Возможно, он и не смог бы. Он хранил секрет. Много лет назад он рискнул – и продолжал рисковать на каждой скачке. Но теперь он понял, что подвергает опасности не только себя.