скоро может быть решение. Если допустить, чтобы этот процесс был сейчас прекращен, то и доказательства потеряются, и время будет упущено.

Станислав наконец-то оторвал взгляд от бумаги, которую держал в руках, и посмотрел на Виталия Павловича — таким же прямосмотрящим от растерянности взглядом, каким до этого смотрел в сторону бумаги.

Виталий Павлович тем временем продолжал. Думая, что адвокат неожиданно сомневается в себе, он посчитал нужным добавить:

— Я знаю, что Вы очень сильный юрист. Именно я нашел информацию о Вас и направил Юлю к Вам. Теперь Вы будете вести это дело в моих интересах. Никакого противоречия нет. О гонораре договоримся.

Станислав по-прежнему молчал. Виталий Павлович понял, что он обдумывает его предложение, и продолжал говорить убеждающе:

— Ни по закону, ни по этике противоречий нет: Роман умер, и Вы можете вести дело в моих интересах. Я читал кодекс адвокатской этики. Но важно уже сейчас подхватить дело. Поэтому я и написал Вам, поэтому и просил добиться отложения сегодняшнего заседания.

— Так Вы и за этим процессом продолжали смотреть, и все о нем знаете? — растерянно спросил Белогоров, как будто бы не слышал того, что ранее говорил его собеседник.

— Да, смотрел. Давайте ближе к делу, — вновь начал раздражаться Виталий Павлович. — Вы согласны вести это дело теперь в моих интересах?

— Я вел его в интересах Романа Геннадьевича, — задумчиво проговорил Станислав, как бы размышляя, — и сообщение о его смерти помешало мне выиграть это дело. Судья мог бы сегодня вынести решение — если бы не сообщение о смерти истца. И представители ответчицы обрадовались… Они, конечно, были бы счастливы получить сегодня определение о прекращении производства по делу…

— Так надо довести дело до победы!

— Да, надо… Столько работы проделано… Жаль все бросать, — продолжал рассуждать Станислав в растерянности.

Вид Белогорова показывал его полную рассредоточенность сообщением Докина (растерянность — это слишком слабое слово). Но как он мог предположить родство Докина с Комиными?

Что же делать?

Как ему теперь поступить?

Проделанную работу невероятно жаль потерять впустую.

Виталий Павлович понял, что Белогоров уже явно склоняется к согласию взяться за ведение дела теперь в его интересах — и хотел помочь ему принять это решение, как будто бы подхватывая внутренние мысли адвоката:

— Нельзя потерять эту работу! Дело будет приостановлено, так?

— Да, так. Будет приостановлено, — машинально ответил Станислав.

— Значит, главное — не дать делу сейчас прекратиться. Вы можете уже от моего имени подать заявление о процессуальном правопреемстве, и через шесть месяцев дело будет возобновлено — и Вы его выиграете!

— В Ваших интересах, — по-прежнему машинально проговорил Станислав, продолжая размышлять.

— Да, в моих интересах — как единственного наследника.

— А кто-то знал о Вашем родстве с Комиными?

— Нет, никто не знал.

— И Юлия Валерьевна не знала?

Виталий Павлович пожал плечами и как бы отмахнулся:

— Нет, она не знала.

— А почему Вы раньше не говорили о своем родстве с ее мужем?

— А зачем? Что изменилось бы?

— Но как же Вы вышли на эту семью? Это же так здорово — найти родственников!

— Ну, людей много. Есть и родственники.

— Но почему же Вы раньше это не раскрыли?

— Раньше я не был наследником.

Докин явно все сильнее раздражался задаваемыми ему вопросами. Он пришел к Белогорову не на допрос, а на деловые переговоры, а эти вопросы казались ему тем более неприятными как явно лишние.

Станислав помолчал, а потом его как будто бы озарило понимание — словно на него снизошло какое-то открытие, ранее ему неизвестное — и он громко сказал, отшатываясь и при этом одновременно как бы и спрашивая, и утверждая:

— Вы убили Романа Геннадьевича?!

Виталий Павлович поморщился:

— Нет, Романа Геннадьевича я не убивал.

— Но он же был препятствием!

— Нет, Романа Геннадьевича я не убивал, — повторил Виталий Павлович сосредоточенно. — Сообщение о его смерти оказалось очень своевременным.

— Вы убили Романа Геннадьевича Комина, как до этого убили Геннадия Максимовича Комина, — сказал Станислав упавшим голосом человека, которому открылась истина.

— Нет, Романа Геннадьевича я не убивал, — повторил Виталий Павлович, уже по-настоящему закипая.

— Вы убили Романа Геннадьевича Комина, как до этого убили Геннадия Максимовича Комина, — тоже повторил свои слова адвокат.

— Что Вы такое говорите? Вы с ума сошли? — с яростью спрашивал Докин.

Говоря это, он начал собирать со стола документы.

— Вы отомстили, — понимающим голосом догадался Белогоров.

— Что значит отомстил? — остановил Виталий Павлович сбор документов.

— Вы отомстили за деда.

— Что?

— Вы убили Романа Геннадьевича Комина, как до этого убили Геннадия Максимовича Комина, и тем самым отомстили за своего деда.

— Я не убивал Романа! — громко сказал Виталий Павлович, распаляясь.

— А Геннадия Максимовича Вы убили? Вы же ненавидели его все эти годы — и убили его. А сообщение о смерти Романа Геннадьевича избавило Вас от необходимости убивать его.

— Я не убивал Романа Геннадьевича! — вовсю кричал Виталий Павлович.

— Но Вы убили его отца — Вы же хотели восстановить справедливость, нарушенную после смерти Вашей бабушки, Клавдии Филипповны.

— Я не убивал Романа Геннадьевича!!! Я не убивал его!!!

— Но его отца Вы убили.

— Нет!

— Убили.

— Нет!!!

— Убили — и отомстили за своего деда, Николая Кондратьевича, которого Виктор Константинович Комин свел в могилу, и за своего отца, Павла Николаевича, который оказался в детском доме, и ему не досталось ничего, а его брату Максиму Викторовичу досталось все.

Тут Виталий Павлович вскочил, отбросив собираемые документы и уже совершенно неконтролируемо крича:

— Да!!! Да!!! Я убил Геннадия Комина! Я! Я! Я убил моего двоюродного брата! Я убил Геннадия Комина! Да! Я отомстил за деда и отца! Да! Дед умер — спился и умер от огорчения из-за того, как Виктор Комин, первый муж его жены, после ее смерти лишил его всего! И все досталось только Максиму, а другой ее сын — его сын, Паша, остался ни с чем! И я отомстил за отца своего, которого, как сироту, после смерти отца отправили в детдом! А его брат жил все это время в довольстве!

Станислав выглядел шокированным подтверждением его озарения. Он был просто раздавлен. Как? Как он мог быть так слеп? Как? Как можно было все эти месяцы не замечать того, что Виталий Павлович всегда был рядом с Юлией Валерьевной и, соответственно, рядом с Романом. И ничто не подсказывало того, что этот человек как-то связан с Комиными, ничто не намекало на то, что этот скромный тихий заботливый малозаметный человек — не просто муж, или как-бы-муж бывшей жены Геннадия Комина.

А глаза Докина разгорелись невероятно-огромной ненавистью от воспоминаний — и