— Хочешь со мной на занятия?

— Очень.

Ваня, по всегдашней своей привычке, сразу стал торопиться. Поехал в свой профсоюз «кучеров и шоферов», а мы с Вадимом — на занятия.

Глава двадцать третья

По субботам лаборатория работала до полудня, и я была свободна и пошла провожать Вадима в редакцию «Юманите», куда он должен был отнести статью.

Каждый раз, когда мы подходили к старому дому на улице Монмартр, где ютилась редакция «Юманите», я всегда думала о том, что этот дом, с его отворенными наружу деревянными ставнями, древний, как сама Лютеция, видел якобинцев и санкюлотов, и каждый раз меня охватывало непонятное волнение, и я всматривалась в прокопченный вековой копотью фасад, и чудилось, что облупленные стены его дышат порохом.

В конце коридора дежурный как своему протянул Вадиму руку.

— Тебе кого?

— Передашь Вайяну. — Вадим положил на столик статью.

— А я думала — зайдем, — шепнула я по-русски.

Мы повернули обратно.

— Постой, — позвал дежурный и протянул Вадиму телефонную трубку. — Вайян хочет с тобой поговорить.

— Иду, — коротко сказал Вадим в трубку.

Мы поднялись по ступенькам к закрытой двери, и Вадим постучал.

— Входи, входи. Ну-ну, что ты там принес? А-а, и жену привел! Хорошо, хорошо, — загремел Вайян. Он протянул нам через стол обе руки. Голос его звучал дружелюбно.

Вихрастый, толстощекий, сияющий. Я смотрела на него во все глаза. Они в самом деле был обаятельным, Жан-Поль Вайян-Кутюрье.

Сергей Кириллович тоже оказался тут — по своим забастовочным делам, — кивнул мне, улыбнулся.

Вайян-Кутюрье взял у Вадима статью:

— Почитаем, почитаем...

Кивком головы пригласил нас садиться.

— Ну, так что́ у тебя еще ко мне? — спросил он Сергей Кирилловича.

— Точка. Не посягаю больше. — Сергей Кириллович встал и привычным жестом пригладил волосы.

— Ну, вы, ребята, посидите, а я посмотрю, что он нам принес, этот Костров, — сказал Вайян-Кутюрье.

Он движением головы отбросил назад волосы, порылся в ворохе бумаг на огромном письменном столе и отобрал несколько телеграмм:

— Нате. Москва.

Сергей Кириллович отложил какой-то журнал, и они в Вадимом впились в пахнущие краской листки.

В Москве шел Семнадцатый съезд партии. Вадим и Сергей Кириллович жадно следили за ходом съезда.

День у Вадима начинался с газет — правых, левых, французских, американских, немецких. «Комментарии» к съезду, «освещение» съезда, впечатления от съезда, «догадки», сплетни.

Я взяла со столика «Регар» — почитать статью Вадима, и только уселась поудобнее, как отворилась дверь и на пороге появился Жано.

— Вот это да! Откуда вас пригнало?! — Он кинулся к нам, шумный, порывистый, милый. Отодвинул журналы и уселся на край столика, упершись ногой в перекладину моего стула.

— Ну, Жан, выкладывай последние новости, — сказал Сергей Кириллович. — Это правда, что в Париж ввели марокканских стрелков?

— Абсолютная. Почетный эскорт для нас с тобой.

— Будем драться! — сказал Вайян, не поднимая глаз от рукописи.

— Между прочим, по городу танки гоняют, — сообщил Вадим.

Я вспомнила о предстоящем заседании палаты и спросила Жано, не забыл ли он, что обещал взять меня с собой.

— Будь дома, заеду, — ответил Жано.

Вайян-Кутюрье дочитал статью, шумно и тяжело дыша откинулся к спинке стула. Мы почему-то замолкли.

О чем-то думая, Вайян собрал листки, сложил в аккуратную стопку. Легонько хлопнул по стопке ладонью, пристально посмотрел на Вадима:

— Пойдет. Не сердись — урежем.

* * *

Возвращались пешком. Улицы были безлюдны: в Париже началась забастовка шоферов такси. В городе шла борьба с штрейкбрехерами. То тут, то там лежала перевернутая машина с разбитыми окнами и проколотыми шинами.

Навстречу нам, зябко запахиваясь в пальто, пробегали редкие прохожие. Я пыталась заглянуть им в глаза, отгадать, куда они торопятся, что думают? Может быть, им, как мне, немножко грустно оттого, что уже вечер, и суббота кончается, и вот-вот наступит воскресенье, и воскресенье принесет понедельник и долгую, томительно долгую неделю будней, с длинным и нудным девятичасовым рабочим днем? Каждое воскресенье несет в себе немножко этой горечи.

Я слушала, как Сергей Кириллович рассказывал о забастовке шоферов такси, как в первый день забастовки он пришел в шесть утра к своему гаражу и у ворот стоял уже пикет, а на противоположной стороне темнели полицейские пелеринки, и как флики не спускали глаз с ворот и ждали... И когда первые шоферы стали подходить к гаражу, флики пришли в движение, насторожились: может, кто-нибудь пожелает вывести машину — они помогут. Но шоферы останавливались около ворот и — одни сразу, другие минутку пораздумав — присоединялись к пикетчикам. И когда пришли все, секретарь партийной ячейки встал на ящик и на глазах у фликов открыл небольшой митинг, и после митинга они пошли через весь город на площадь Репюблик в профсоюз «кучеров и шоферов» на регистрацию.

У какого-то перекрестка нас обогнали пятеро парней с красными повязками на рукавах. Забастовочный пикет. Не успела я еще и разглядеть их, как из переулка выползла машина.

— Такси! Желтый!

Парни в мгновение ока соскочили на мостовую и остановились на пути машины. Шофер круто затормозил. Пикетчики окружили автомобиль. Сергей Кириллович шепнул нам: «Минутку!» — и, на ходу вынимая из бокового кармана удостоверение члена стачечного комитета, пошел к машине. Парни посторонились и пропустили его. Мы с Вадимом тоже сошли на мостовую. На улице неизвестно откуда появились люди, и вокруг машины собралась толпа. Сергей Кириллович дернул дверцу: «Ну!» — и шофер в широченном пальто стал неуклюже выбираться из машины. Сергей Кириллович кивком головы показал одному из парней на место за рулем: «В гараж!» Парень вскочил в автомобиль и укатил. Толпа мгновенно растаяла. Сергей Кириллович козырнул парням, и мы пошли.

— Русский! — сказал Сергей Кириллович и сердито швырнул в урну окурок, — Казачий полковник, стервец...

Мы свернули в улицу Лувр, пересекли улицу Риволи и пошли по Луврской набережной. На левом берегу врезалась в темнеющее небо серая громада дворца. Музей.

На мосту Дез‑Ар мы подошли к парапету. Стояли, облокотившись о холодный гранит, смотрели вверх