Принцесса прижала руки к сердцу. Добрыня красиво вскинулдлань:

— Прощайте!

В спину им донесся жалобный вскрик:

— Если не вернешься, я умру…

Леся направила коня через площадь, Добрыня мчался следом, неразбирая дороги. В глазах стояли слезы, ветер смахивал, размазывал по лицу.Стыд жег внутренности, недобрым жаром растекался по телу.

Когда выметнулись на полном скаку из городских врат, он несразу понял, что Леся вывела на другую сторону города. Кони неслись наметом,прошли вдоль речного берега, миновали широкий заливной луг, проскочили рощу,поле, снова гай, и только тогда Леся позволила усталым коням перейти на шаг.

День шел к полудню, однако небо странно потемнело. Воздухокружал их сырой, вязкий, пропахший гнилью и плесенью. Корявые, болезненноискривленные кусты опустили мокрые осклизлые ветви. Деревья росли мелкие и внездоровых наростах. Многие гнили стоя, на земле разлагались в слизистую трухукорявые стволы.

Лесю тревожило, что ни зверек не перебежал дорогу, ни птицане выпорхнула из кустов. В таком лесу, больше похожем на болото, какие звери,какие птицы, здесь даже червей или лягушек не видно, все белесое и прогнившее,ничто не двигается, даже листья не шевелятся, а тяжелый туман, серый и тягучий,проникает сквозь одежду, сквозь кожу, пропитывает плоть и кости. Лесячувствовала себя безобразно распухшей, похожей на большую сонную рыбу.

Добрыня ехал неподвижный, доспехи блестели, покрытые влагой.Лицо усеяно мелкими капельками, а Снежок так вообще взмок, будто выбрался изболота. Люди и кони дышали трудно, воздух перемешан наполовину с водой, чтоплавает над землей в виде мелких капелек, поднимается до самых вершин деревьев,те тоже блестят, словно после долгого затяжного дождя.

Во время бешеной скачки Леся не проронила ни слова, потомтоже долго ехала молча. Глаза стали темными. В глубинах иногда вспыхивализеленые огоньки. Добрыня высился в седле как вырезанный из темного дерева.

— С княжьей службой покончено? — спросила онавнезапно.

Он вздрогнул, пробуждаясь от тягостных дум так внезапно.

— С чего ты?

— Я слышала, — ответила она печально. —Берешь в жены самую красивую женщину на свете… Но раз она принцесса, то ты…

— Какой витязь, — ответил он сурово, —променяет седло боевого коня на перины?

— Зато какие перины, — сказала она печально.

— Женщина, — сказал он презрительно.

— Женщина, — согласилась, вздохнув. Взглянулаукрадкой, повторила уже тише: — Женщина.

— Перины мужа принцессы! — сказал он. — Эх,не поймешь.

Она украдкой посматривала на его резкий, как будто летящийвпереди него профиль. В этом мрачном богатыре странно соединилась гордость инепонятная печаль. В могучем теле чувствовалась странная уязвимость, а затолстой броней нелюдимости угадывалась та незащищенность, что бывает только усамых могучих мужчин, от которых только и ждут крепких рук, грубых шуток,лошадиного хохота.

— Боюсь и поверить, что поняла, — ответила она трепетно.

— Тебе-то что? — удивился он.

Она ответила тихо, другим голосом, словно вынырнув из грез:

— Да хотелось бы… чтобы ты отвез меня поближе к роднымместам.

— Я отъезжаю от них все дальше, — предостерег он.

— Я рискну, — ответила она с лицемерным вздохом. —Ты из тех, кто возвращается.

Он не ответил, а ей вдруг почудилось, что над его могучейфигурой сгустилось темное облачко. И без того мрачный тягостный день померквовсе, а недобрые сумерки окутали и проникли в душу.

А он только крепче сжал челюсти. Он — Добрыня. Добрыня!Великий витязь земли киевской. А слава налагает и свои оковы. Это простой мужикволен предаваться сластолюбию, ибо у него нет других радостей. А он, видевшийдальние страны, умеющий многое, добровольно наложил на себя обет, как говорят взападных землях… на самом деле это не обет, просто герои должны жить иначе, чемпростой люд… и они живут иначе!

Человек, сразивший в поединках сотни сильнейших героев,может ли предаваться сладостным мечтам, как завалит на сеновале жену соседа?Нет, он мечтает достичь последнего моря, дойти до Края Земли, пойматьЖар-птицу, сразить Змея, поднять плиту над сокровищами древних народов…

У него была жена, как и положено герою. Он даже помнит ееимя, хотя отлучался на долгие годы. Она родила ему двоих детей, но оба померлив младенчестве. Тихая, домовитая, ласковая, послушная. Все лучшее, что есть уженщины. Учтивая со старшими, приветливая с гостями.

Но все это, ценимое простыми людьми… не важно, что среди нихи бояре, — терем, богатство, семья, — в одночасье сгинуло. Но никакиепожары не вольны отнять у человека самое ценное! Понятно, кто-то при словах«самое ценное» ухватится за кошель, за сумку. Но настоящие понимают, что речьможет идти только о чести.

— Ты поступил правильно, — сказала онавдруг. — Что потом — это другое дело. Но ты не мог не кинуться напомощь!.. Никто не волен сильничать женщину к замужеству. Она сама вольна ввыборе…

Он слушал вполуха, ее голос не журчал, как обычно журчатигривые женские голоса, но сейчас даже простые и ясные слова пролетали мимоушей.

— Конечно, если такой злодей, — сказала онаснова, — то никто его в такой глуши и не остановит. Разве что Стражи!

Против желания он спросил невольно:

— А что за Стражи?

— Да так… — ответила она, но голос повеселел,заговорила чуть торопливее: — Как-то батя вел разговор со Святогором. Тотпомнит мир с самого Начала, знает многое. Говорит, что когда-то боги создалиСтражей, те должны были следить, чтобы люди творили только добро… Но люди немогли только добро, и потому Стражи уничтожили почти всех на свете. Богиспохватились, когда осталась где-то последняя пара в глухом лесу… Тогда Стражамвелели следить, чтобы в человечьих деяниях Зла не набиралось слишком много.Каждый получил чашу, куда все злодейства собирались по капле. Когда чашанаполняется, такого убивают. Не знаю, что случилось, но в конце концов и отэтого вроде бы отказались…

Добрыня хмыкнул:

— Зря. Злодеев надо карать нещадно.

— Отец тоже так решил, — сказала она серьезно, —но Святогор, он видел мир больше, сказал, что так народ тоже переведется,только уже сам, не от рук Стражей. Главное, мол, в другом…

— В чем же?

— В другом, — повторила она в затруднении. —Ты умнее, должон понять. А я вот поняла, что…

Совсем близко внезапно раздался протяжный волчий вой. Конизабеспокоились, пошли боком, стараясь держаться от темных кустов подальше. Но сэтой стороны тропки тянулись узловатые ветви деревьев, отодвинуться некуда,сами перешли на галоп.