есть лук… А посмотри, какие блики! – Лялин отошел на несколько шагов от картины. – Я бы еще добавил сала и черного хлеба. И водки!

– Андрей, какая водка! Я серьезно. Ужасно хочу зеленого лука.

– Ну купим, что за проблема.

Однако, как выяснилось вечером, зеленый лук в Париже встречался двух видов: совсем тоненькие ростки, сладковатые, с еле заметной горечью, и мощные, ядреные пучки толстых зеленых побегов, в изобилии лежавшие на прилавках овощных лавок. Зеленый лук, продававшийся в Москве, представлял собой нечто среднее между этими двумя видами. К тому же они не нашли черного хлеба, а соль в ближайшем супермаркете продавалась лишь в килограммовых пачках, но Надю это не смутило. Вечером, закусывая зеленые хрусткие стебли багетом, посыпанным солью, она была на седьмом небе вкусового блаженства. К луку Лялин и Надя купили монашеский ликер «Бенедектин», созданный как эликсир на основе трав, продлевающих жизнь – как сказал им бармен из L’eau heureuse. Лялин разлил янтарный напиток в маленькие фиолетовые рюмки, которые Надя купила в магазине посуды, заметив их в витрине, проходя мимо. У ликера оказался сладкий медовый вкус с еле заметной горчинкой.

– Не уверен, что его нужно закусывать луком, – сказал Лялин, макая в соль маленький пучок нежных зеленых перьев. – Вот водка было бы идеально.

– Никакой водки в Париже! – заявила Надя. – Ликер отличный! Монахи знали толк в маленьких радостях. У меня на языке будто поле со скошенным сеном, которое посыпали пряностями… Стой, ты куда! – закричала она, когда Лялин взялся за ручку входной двери. В номере он почему-то путал вход в ванную комнату и выход, а в первый день даже вышел в коридор голым, Надя не успела его остановить. Его никто не увидел, и они как следует посмеялись, но путать двери Лялин не перестал.

Надя тоже не была уверена, что «Бенедектин» подходит к луку, но пить ликер хотелось до дна, ощущая пряное послевкусие после каждого глотка. Словно самая маленькая его капля была счастливой, добавляя в чувство города особую, неповторимую ноту. Париж, в котором она путешествовала, двигаясь по страницам книг, теперь наконец-то проявлялся, наполняясь вкусом, запахом и цветом. Когда они смотрели на улицы с Эйфелевой башни, городское море под ними двигалось непрерывно: пешеходы, машины, велосипеды… Надя с самого первого дня отметила бесконечное движение горожан: то митинг, то велопробег, то массовый заезд на роликах. Вот и сейчас Лялин и Надя наблюдали внизу большую группу людей, едущих вместе на мопедах и мотоциклах. В целом от парижан у нее остались лишь хорошие впечатления – к кому бы они ни обращались, все им помогали, подсказывали, как пройти, а когда Надя и Лялин немного заблудились, отыскивая кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, местная бабушка чуть ли не за руку вела заплутавших туристов, пока они не пришли к повороту, после которого сбиться с дороги было невозможно. Кладбище произвело на Надю огромное впечатление. Они ходили вдоль могил русских людей, потерявших свой дом и свою страну, тех кто никогда не сможет вернуться в Россию. Ухоженные могилы и тропинки, белые, черные и серые кресты, цветы или небольшой кустарник. На могиле Бунина цвели садовые фиалки и лежал свежий букет гвоздик. У Георгия Иванова, напротив, не было ни одного цветка, но росли небольшие кусты шиповника и сирени. Здесь они открыли бутылку арманьяка – Лялин решил, что виноградное бренди из Гаскони подходящий напиток для такой прогулки. Потом дошли до Мережковского, Гиппиус, Ремизова. Навестили и художников: Коровина, Серебрякову и Сомова. Лялин и Надя и дальше продолжили бродить между знакомыми и неизвестными именами, если бы не начало темнеть, а они хоть и по московским меркам находились недалеко от Парижа, но все же до ближайшей станции метро нужно было ехать на RER около получаса.

На одной из остановок в вагон вошел темнокожий мужчина средних лет с бутылкой виски. Он встал возле двери и, периодически отхлебывая из бутылки, что-то возбужденно говорил, обращаясь к сидящим пассажирам. Через пару остановок он достал сигарету и снова отчаянно заговорил, указывая ей на людей точно указкой.

– Чего он хочет? – спросил у Нади Лялин.

– Он жалуется. Что он обычный трудяга, у него был тяжелый рабочий день, и теперь он хочет выпить виски, и почему кто-то должен делать ему замечания за это, ведь он весь день как собака работал. Он устал. И что он вообще сейчас возьмет и закурит и пусть все идут к черту.

– И нельзя сказать, что парень сильно неправ.

Уставшего мужчину успокоила седая француженка со стильной стрижкой, попросив не курить, так как у нее астма. Он убрал сигарету в карман и замолчал, опустив голову, и вскоре вышел.

Следующий день был посвящен собору Нотр-Дам, и именно здесь Надя полностью и безоговорочно ощутила, что любит этот город всем сердцем. Она не могла объяснить, почему, но разве можно объяснить любовь. Как и кому могла она рассказать про зеленый мох на серых камнях, весну, ледяной ветер и разноцветный свет от витражей, под которыми вдруг налетевшая сердечная тоска становилась счастьем. Про химер, делающих вид, что они – неживые. Про смотрителя, который рассказал им о колоколах, звонящих по большим праздникам. Про то, как Надя фотографировала внутри Нотр-Дама долго, и никто ей это не запрещал. Про деревья в розовых цветах, детскую площадку, лавочку и голубей. Про то, как они стояли на другом берегу Сены, смотрели на серый каркас стен, которые держат небо, и – ее сердце билось иначе. Лишь Повелителю можно было рассказать об этом.

Мощный и одновременно ажурный Нотр-Дам де Пари, чьи строгие линии башен устремлялись в небо, принимал прихожан и туристов. На площади возле западного фасада, где находился главный вход, прогуливались и фотографировались туристические группы и одиночные путешественники. Надя и Лялин по очереди рассмотрели порталы над каждым из входов. Своды над дверями в храм можно было рассматривать бесконечно. В путеводителе Надя прочитала, что это скульптурные панно с разными эпизодами из Евангелия, над центральным входом – изображение Страшного суда. Там же она узнала про галерею ветхозаветных царей, расположенную выше, статуи которых во время Великой Французской революции скинули и обезглавили, приняв за французских королей. Западная роза, чаще всего упоминающаяся в литературных и кино-произведениях, была центральной точкой, соединяющей две башни. Напротив нее стояли скульптуры Святой девы с Младенцем в окружении двух ангелов.

– Когда вода очень холодная, мышцы сводит от холода. А сейчас у меня сводит сердце, я чувствую что-то на грани боли и покоя, это какая-то внеземная, внечеловеческая красота… – пробормотала Надя,