class="p1">– Вы играете? – вдруг спросила Уинифред, неожиданно даже для самой себя.

Дарлинг посмотрел на нее с недоверчивой надеждой – точь-в-точь щенок, которого мальчишки забросали камнями, а теперь ласково подзывают к себе. Только вот в этот раз она не держала камень за спиной. Но у Дарлинга все равно были все основания не доверять ей.

– Немного. – Он машинально улыбнулся и сел за рояль, но не стал играть. – Меня учили, но таланта нет.

– Вас учила мать? – поинтересовалась Уинифред.

Дарлинг резко вскинул подбородок, но, встретившись с ней взглядом, покачал головой.

– Нет, двоюродная бабушка. А вы играете?

Уинифред с грустной улыбкой тронула крайнюю клавишу, и та издала низкий утробный звук.

– Нет. Мистер Уоррен не тратится на такие бесполезные вещи, как музыкальные инструменты. Гостей «Рассвета» развлекает иная музыка.

– Хотите, я вас научу? – предложил Дарлинг.

Он с надеждой поглядел на нее снизу вверх, и Уинифред почувствовала что-то очень похожее на сожаление.

– Нет. В сущности, это ведь действительно совершенно бесполезный навык.

Дарлинг отвернулся и с досадой опустил крышку рояля. На его лицо вновь вернулось унылое выражение, которое ему ужасно не шло.

– Необязательно делать что-то для… работы, – тихо заметил он. – Или для кого-то. Можно делать это для себя.

Уинифред моргнула и плотно сжала губы. Для себя? Что можно делать для себя, если ты сам себе не принадлежишь?

– Не все могут позволить себе размышлять таким образом, – мягко возразила она, не желая еще больше обидеть Дарлинга, заблуждающегося в своей глупости. Рояль был забыт, сейчас она сама не понимала, что имеет в виду. – Я не могу думать о том, чего мне хочется. Я до семи лет не знала букв. Читать книги и цитировать Шекспира для меня – непозволительная роскошь, на которую я не имею права. Понимаете?

– Даже посвятив себя делу, можно продолжать жить, Уинифред! – горячо возразил Дарлинг, опершись локтем о крышку инструмента. – Даже когда идеи и мысли бьются на задворках разума, можно их заглушить – книгами, музыкой, танцами. – Он помолчал и робко добавил: – Друзьями.

Впервые она не нашлась с ответом. Подтащив стул к роялю, Уинифред села рядом с Дарлингом и погладила дорогую лакированную крышку. Дарлинг, кажется, понимал ее лучше, когда она молчала. Он закатал рукава, обнажив запястья, и вновь откинул крышку. Уинифред ткнула пальцем в клавишу, и та зазвенела.

– Я знаю, что вы мне не доверяете, Уинифред, – вдруг сказал Дарлинг. В его тоне не было ни осуждения, ни обиды. На губах заиграла слабая, но искренняя улыбка. – И понимаю это. Действительно понимаю. И сделаю все, чтобы заслужить ваше доверие.

У нее пересохло в горле, и она кашлянула, отведя глаза от изящных рук Дарлинга. Знает ли он, как отчаянно она желала услышать эти слова? Знает ли, как она хочет ему доверять?

Уинифред расправила плечи и бесцветно произнесла, надеясь, что щеки не порозовели:

– Вот как… Покажите мне, как надо играть.

Дарлинг рассмеялся и положил на клавиатуру руки. Уинифред отчего-то осознавала, что он смеется не над ней, а просто так.

– Поставьте пальцы вот так.

Он убрал руки, а когда она сымитировала его движение, покачал головой и мягким прикосновением сдвинул ее кисть. От места, где Дарлинг прикоснулся к ней, по локтям и щиколоткам побежал табун мурашек.

– Нет, левее… Так. А теперь…

Дарлинг научил ее простенькой мелодии («Он расстроен, надеюсь, вы не против», – будто извиняясь, добавил он), и Уинифред удалось повторить ее со второго раза, неловко и медленно перебирая пальцами. Сама игра на рояле представлялась ей глупой и бесполезной, но у Дарлинга горели глаза, и ей хотелось понять, что именно так привлекает его в этом инструменте.

Когда она закончила играть, Дарлинг с упоением стиснул перед собой ладони и улыбнулся.

– Вы прирожденный талант, Уинифред! Как прелестно!

– Глупости, – фыркнула она, втайне довольная, и снова склонилась над клавишами, желая закрепить успех. – Такую нелепицу каждый сыграет.

Уинифред попробовала повторить мелодию еще раз, уже быстрее и чище, но прервалась, когда Дарлинг хмыкнул, и подняла на него недовольный взгляд.

– Что? – с напускным раздражением спросила она.

Дарлинг не отводил взгляда от ее губ, и Уинифред подавила удовлетворенную улыбку. Похоже, он все еще у нее под каблуком. Он моргнул и быстро встретился с ней взглядом, смущенно улыбаясь. Уинифред больше ничего не сказала, и тогда он произнес:

– Когда вы размышляете, у вас забавно раздуваются ноздри. Это очень мило, – торопливо добавил он.

– Чушь! – чересчур громко возразила Уинифред, почувствовав себя уязвленной.

Она не могла понять, что взбесило ее больше: то, что Дарлинг утверждает, что у нее якобы раздуваются ноздри, или то, что он глядит вовсе не на ее губы.

– Это правда! – воскликнул он и шмыгнул носом. – Вот так, только сильнее. Не верите? Хотите, принесу вам зеркало?

Уинифред теперь распирало от смеха. Приняв оскорбленный вид, она повторила ломким от веселья голосом:

– Вот еще! Вы такой нахал, мистер Дарлинг!

Он захохотал, высоко запрокинув подбородок. Черные глаза от улыбки превратились в узкие щелки.

– Вы прямо как моя бабушка. И прошу, называйте меня Теодор. – Дарлинг вмиг посерьезнел, будто на лицо набежала туча. – Какой из меня мистер, сами посудите!

Он напустил на себя насмешливую браваду, но Уинифред видела, что по какой-то причине для него это важно. Поэтому она медленно кивнула.

– Хорошо. Но только когда мы не на людях – я ведь все-таки ваша подчиненная.

Теодор снова посмотрел на ее нос и задумчиво повторил за ней:

– Да… подчиненная. – Встрепенувшись, он улыбнулся, как провинившийся мальчишка: – Пожалуйста, расскажите мне, что вам удалось выяснить. Я постараюсь понять, хоть у меня до сих пор голова кругом.

И она рассказала ему – впервые без раздражения, – но только потому, что чувствовала себя обязанной за урок музыки.

Глава 12

Переезды и соверены

С бала у Саттонов прошло чуть меньше недели. За всю свою жизнь Уинифред не дышала свободнее, чем в эти дни – будто разомкнулась клетка, стискивающая ее ребра. Она нырнула в рутинную работу, которая нравилась ей гораздо больше рискованных заданий и неустойчивых планов.

Решив, что нельзя и дальше собираться в доме Дарлинга, она приказала ему снять настоящий офис. Даже самые безразличные соседи обязательно обратят внимание, как она каждое утро поднимается по ступеням особняка и спускается ближе к полуночи. Сам Дарлинг, конечно, об этом не подумал, но ведь им следует проявлять скрытность, особенно в теперешнем положении Уинифред как двурушницы.

Она напомнила ему об обещании снять комнаты в субботу вечером, и уже к началу следующей недели Дарлинг,