– Подойдет? – с улыбкой поинтересовался он, сложив руки на груди и опершись головой о дверной косяк. – Лучшее, что я смог найти за столь короткий срок. Конечно, если вам не нравится, я сниму другой…

Уинифред критически оглядела квартиру, снятую Дарлингом. Она занимала целый этаж в доме на Харли-стрит – несколько больших, скудно меблированных комнат с окнами, выходящими на запад, поэтому в них всегда темно. В их доме, судя по табличкам при входе, квартировались врачи. Офис был простым, но опрятным и тихим и располагался не очень далеко от «Рассвета» и от дома Дарлинга, да еще к тому же в весьма дорогом и красивом районе Мэрилебон.

Заметив, как внимательно Уинифред изучает комнаты, Дарлинг произнес шутливо, но с некоторой тревогой:

– Я вижу, вам не совсем нравится… Что ж, надеюсь, мне вернут хотя бы залог.

– О чем вы говорите? – воскликнула она. От обеспокоенного тона Дарлинга у нее подскочило сердце. – Мне нравится! Подходящее место.

– Я тоже так подумал!

Юноша просиял и отлепился от косяка. Любая неловкость, которая могла возникнуть в их отношениях после бала, исчезла без следа – во многом из-за природной непосредственности Дарлинга. Уинифред с облегчением отметила, что его веселость окончательно вернулась. Без нее юноша ей совершенно не нравился.

Она дотронулась до деревянного письменного стола – пыльного, усеянного созвездиями чернильных пятен. Здесь, пожалуй, можно работать, а с другой стороны найдется место и для Лауры. В шкафах достаточно места, а вот кресел мало, нужно купить еще или спросить у хозяев, дорого ли обойдется дополнительная меблировка.

Пока Уинифред размышляла, водя пальцем по пыльной поверхности стола, Дарлинг с улыбкой присел на его край. Он выглядел воодушевленным. Судя по всему, его радовало, что новейшее приобретение пришлось Уинифред по душе.

– Вы будете ночевать здесь? – спросил он. – Всяко лучше, чем в «Рассвете», правда? Ума не приложу, чем людям так нравятся публичные дома!

Помедлив, она с сожалением покачала головой.

– Слишком подозрительно. Пускай мистер Уоррен пока и не замечает, что я частенько отлучаюсь, но только потому, что я исправно продолжаю выполнять все его поручения. Если я перестану возвращаться на ночь, кто-нибудь обязательно ему напоет. Меня в «Рассвете» не слишком-то жалуют.

– Может, он подумает, что вы обзавелись любовником, – ухмыльнулся Дарлинг.

Уинифред поняла, что он шутит, но ей все равно стало не по себе.

– Вы не знаете Уоррена, – покачала она головой. – Я же для него вещь. Думаете, ему будет радостно узнать, что кто-то другой играет с его любимой куклой?

Насмешка ушла с лица Дарлинга, а узкое лицо вытянулось еще сильнее.

– Вы… – Он запнулся. – Он с вами… Он разве…

Видя, что у юноши сейчас случится нервный срыв, Уинифред оперлась спиной на стол и перебила его:

– Да нет же. Нет. Это… сложно объяснить. – Ей вспомнилось отвратительное теплое дыхание Уоррена, его прикосновения к ее талии, и по спине прошла дрожь отвращения. – Мне не понять его чувств ко мне. Иногда мне кажется, что мистер Уоррен относится ко мне почти с отеческим назиданием, ведь он растил меня с семи лет. Но при этом я не сомневаюсь, что он не испытывает ко мне ни малейшей любви.

Она мельком глянула на Дарлинга. Тот, побледнев, не отрывал от нее внимательного печального взгляда.

– Сейчас, когда я выросла, он больше не может запугать меня тем, что оставит без ужина или выпорет за ослушание. – Она сглотнула и впилась ногтями в ладони, чувствуя, что ей становится сложнее говорить. – Наверное, теперь его намеки и… прикосновения – это форма его контроля надо мной. Лишнее напоминание о власти, которой он обладает. Демонстративное запугивание.

Дарлинг молчал, и Уинифред побоялась, что напугала его излишней откровенностью. Раньше она никогда не рассказывала никому об этом своем потаенном страхе – о странной, извращенной природе собственных отношений с Уорреном. Не рассказывала, потому что не было нужды – и, кажется, сейчас сделала это зря.

– Скажите что-нибудь. – Уинифред попыталась улыбнуться, чтобы показать ему, что ее ничуть не задела эта тема.

В лице Дарлинга не было ни кровинки, когда он наконец заговорил сдавленным, хриплым голосом.

– Я… Ох, честно говоря, Уинифред, я не знаю, что сказать. – Он наконец посмотрел ей в лицо, его глаза увлажнились. – Мне так жаль, что он жестоко с вами обходится. Я прекрасно представляю себе, какой он отвратительный, низкий, гадкий человек. Я горько сожалею, что вы тоже об этом знаете.

На секунду у Уинифред промелькнула мысль, что сейчас Дарлинг возьмет ее за руку, но он, конечно же, этого не сделал.

Юноша впервые заговорил о своих личных счетах с Уорреном. Интересно, готов ли он ей раскрыться? Скажет ли, почему испытывает к ее бывшему хозяину такую жгучую ненависть, совсем не идущую его мягкой, всепрощающей добросердечности?

– Как же он смог перейти дорогу вам? – спросила Уинифред.

Она хотела назвать его по имени, чтобы Дарлинг проникся к ней доверием, но передумала – она не желала, чтобы юноша уловил неискренность в ее словах.

Помрачнев, Дарлинг опустил голову.

– Это долгая история, и к тому же пренеприятная. Я расскажу вам ее как-нибудь в другой раз. – Юноша соскочил со стола и подал ей руку, не меняя выражения лица. – Скажу только, что Уоррен искалечил не одну человеческую жизнь. И так вышло, что я не умею прощать нанесенные мне обиды.

В тот день он так и не рассказал ей, в чем же заключается та обида, но Уинифред пришла к выводу, что она смертельная, непримиримая, раз Дарлинг, обычно носящий сердце на рукаве, не захотел с ней поделиться. У нее никак не получалось связать его жажду мести с недавней смертью его родителей, но она была уверена, что связь эта существует.

Их офис, пустой и пыльный, преобразился за считаные дни. Дарлинг выпросил у хозяина квартиры дополнительные стулья и притащил свои книги, Лаура вымыла комнаты и наполнила их уютными мелочами – подсвечниками, собственноручно вышитыми салфетками, простыми хлопковыми шторками на окнах. Эвелин притащила огромный благоухающий букет бело-желтых цинний, а Дарлинг присовокупил к ним карликовые подсолнухи. И хотя с них вечно сыпалась пыльца, а ваза занимала слишком много места, Уинифред не могла не признать, что цветы подходят их новому рабочему месту и значительно его оживляют. Все так старательно пытались облагородить темные деревянные комнатки, что и она сама заразилась энтузиазмом. Как-то днем, когда никто не видел, Уинифред принесла несколько своих сокровищ: изящное тяжелое пресс-папье и пару красивых перьев. Она невольно улыбалась, видя, как Дарлинг черкает бумаги, окуная в чернильницу ее перо.