class="p1">Никто не знал, как следует поступить с тайной, доверенной Уинифред Уоттсом. По существу, в ней нет ничего такого, что могло бы поставить положение Уоррена под угрозу – и все же было понятно, почему он предпочитает держать ее в секрете. Но если бы Уинифред знала, как именно воспользоваться этим знанием, она непременно бы это сделала.

Оставалось только погрузиться с головой в рутину, и, если бы не нависшее над ними чувство опасности, Уинифред наслаждалась бы этим несложным порядком жизни. Они разбирали украденные у Уоррена бумаги и прикидывали, какие из них могут пригодиться, а какие им ни к чему, собирали слухи от Лауры, Эвелин и из корреспонденции Уоррена, делали предположения, строили планы, отменяли их и тут же составляли новые.

Уинифред нравилось это спокойное тягучее течение жизни, а вот Дарлинг начинал откровенно скучать. Если он и раньше редко мог усидеть за одним делом (однажды Уинифред поручила ему разобрать список акций, которые планировал приобрести мистер Уоррен, и спустя полчаса обнаружила его с книгой в руках и с ногами, закинутыми на стол), то сейчас принялся докучать ей. Он заваливал ее тысячами вопросов – порой совершенно глупых и безобидных, а порой и более серьезных. На серьезные она предпочитала отмалчиваться.

– Уинифред, а у вас от природы такие светлые волосы? Неужели никогда не красились? – спросил как-то юноша с живейшим любопытством.

Вместо того чтобы отвечать вежливыми согласиями и отказами на письма с приглашениями, он почему-то решил изучить ее прическу. После их разговора у рояля Уинифред стала чаще распускать волосы, хотя ей все еще бывало не по себе, когда свободные пряди вдруг начинали щекотать ей лицо и шею.

– Да, – процедила она, с остервенением разглядывая кляксу на договоре о закупках, который должен был оставаться девственно чистым. Лауре придется снимать копию. – А у вас? Не закрашиваете ли седину?

Обрадованный тем, что Уинифред ему ответила, Дарлинг широко улыбнулся.

– Нет, они такие сами по себе, – защебетал он. – Замечательные, правда? Мне очень нравятся. У моей матушки были такие же, тоже черные. И седеть она начала очень поздно. Надеюсь, я тоже не рано поседею, мне кажется, серый мне совсем не идет.

Странно. Обычно к теме родителей Дарлинг очень чувствителен. Он никогда не заговаривал о них первым, а уж тем более без явного презрения в тоне. Он даже траур не носит, хотя, насколько она поняла, мистер и миссис Дарлинг умерли совсем недавно, незадолго до возвращения Теодора в Лондон. Почему теперь он так ласково отзывается о покойной матери?

Уинифред подумала было заткнуть его каким-нибудь неудобным вопросом, на который он не захочет отвечать, но любопытство пересилило прагматичность. Она отложила перо.

– Вы похожи на нее?

– Да, некоторыми чертами. – Дарлинг улыбнулся и подпер лицо руками. Жест был почти детским. – Правда, она намного добрее меня – у меня нет и доли ее смирения. Зато внешне мы практически как две капли воды. Даже удивительно.

– А на отца вы похожи?

Дарлинг дернул губами, явно не ожидав вопроса. Его глаза остекленели, он откинулся в кресле и принялся с преувеличенным вниманием разглядывать кипу конвертов – письма, на которые ему предстояло ответить.

– Нет, – отрезал он, схватил нож для бумаги и надрезал верхний конверт. – Нисколько не похож и никогда не стану.

Теодор упрямо уставился в письмо, давая Уинифред понять, что разговор окончен, и она с неохотой снова взялась за перо. Похоже, она ошиблась, болезненная тема для Дарлинга – это не родители, а именно отец. Она невольно вспомнила суровое, даже жестокое выражение лица мужчины с портрета в Большом кабинете, его тяжелый темный взгляд из-под нависших бровей, презрительный изгиб губ. Дарлинг и правда мало походит на него. И судя по неприязни, которую он питает к покойному Генри Дарлингу, внутренних сходств у них еще меньше, чем внешних.

* * *

Все члены их маленькой команды открывались Уинифред с новой стороны, правда, никто, кроме Дарлинга, не спешил бросаться к ней в объятия. Обе девушки относились к Уинифред с ощутимой и разумной опаской, и странно было бы ожидать другого. Сама она тоже не спешила сокращать образовавшуюся между ними дистанцию.

Лаура оказалась даже смышленее, чем Уинифред показалось на первый взгляд. Ей было всего четырнадцать, но усталые тяжелые глаза, скорбные складки в уголках маленького рта и худая костлявая спина выдавали в ней человека, столкнувшегося в жизни не с одной преградой. Она часто молчала и много слушала, а когда брала в руки кисть, та казалась продолжением ее руки – так искусно Лаура с ней обращалась. Она вечно писала и рисовала, когда не работала по дому, а потом могла вдруг исчезнуть на полдня и вернуться с ошеломляющими сплетнями, которыми с ней делились другие слуги.

Но во всем, даже в ее робости, обходительности и удивительной твердости характера, читалось беспрекословное, поразительное обожание ею Дарлинга. О нем Лаура говорила не иначе как с легкой смущенной улыбкой, касавшейся глаз и изящного высокого лба. Во всем она старалась угодить Дарлингу, всегда была готова явиться по первому зову и выполнить любое поручение. Теодор, в свою очередь, относился к Лауре с нежной, трепетной лаской. Если бы не ее белый чепец и раскосые глаза, можно было бы подумать, что Лаура – его сестра, а не прислуга. Незримая связь между Дарлингом и девочкой удивляла Уинифред, ей казалось, им не нужны слова, чтобы понимать друг друга.

К Уинифред Лаура относилась с отрешенным, но восхищенным почтением, как к снизошедшей с небес богине. Она никогда не пыталась преодолеть расстояние между ними, но, если бы Уинифред протянула ей руку, Лаура с готовностью бы за нее ухватилась. Маленькая экономка старалась услужить ей во всем, и мало-помалу сама Уинифред начала проникаться к ней если не нежностью, то симпатией. Лаура была умной девочкой и видела гораздо больше, чем показывала. Она никогда не говорила о своем прошлом и упрямо молчала, стоило Уинифред подвести ее к этой теме. Эта таинственность, которая окружала происхождение Лауры и ее выдающиеся таланты, лишь подогревала интерес к ней.

Но с Эвелин, несмотря на первичную теплоту, у Уинифред сложились весьма прохладные отношения. Перемена произошла после их разговора о Дарлинге перед балом. С мисс Саттон Уинифред пересекалась нечасто, только когда той удавалось вырваться из-под надзора родителей и гувернантки, следившей за ней с поистине ястребиной пристальностью. Эвелин завтракала у друзей в Пимлико, обедала у знакомых на Гровенор-стрит и ужинала на званых вечерах где придется. Она ответственно подошла к своему уговору с Теодором и была