Гамильтон Бергер о чем-то шептался со своим помощником. Поего виду можно было заключить, что выступление доктора его отнюдь непорадовало, но он не знал, как смягчить очевидный ущерб своей позиции.

– Есть еще вопросы? – спросил судья Ашерст.

Гамильтон Бергер покачал головой.

– Нет, – сказал он. Его интонация показывала, что онсообразил – перешептывания с помощником тоже ослабили его позиции. – Большевопросов нет.

Следующим свидетелем Гамильтона Бергера была Мэрилин Бодфиш,сиделка, которая дежурила в доме в ту субботу, когда умер Мошер Хигли. Онасообщила, что у них было заведено, что около полудня Надин Фарр подменяласиделку на некоторое время, чтобы дать ей передохнуть и перекусить.Свидетельница сообщила, что та суббота была очень солнечной и что она вышла издому и расположилась на расстеленном одеяле позагорать в укромном местечкемежду гаражом и оградой, когда услышала, что в ее спальне, расположенной какраз над гаражом, звенит электрический звонок. Тогда она поспешно оделась ипобежала в дом, где обнаружила, что Мошер Хигли бьется в конвульсиях изадыхается. На постели и на полу были следы рвоты и пятна пролитого шоколада.Кроме того, на полу были осколки разбитой чашки. Свидетельница заметила, чтошоколад на полу был еще теплый.

– Вы заметили что-нибудь еще? – спросил Гамильтон Бергер.

– Я почувствовала определенный запах.

– Что это был за запах?

– Запах горького миндаля.

– Когда вас обучали работе сиделки, вам рассказывали прояды?

– Да.

– Вы знаете, какое вещество обладает запахом горькогоминдаля?

– Да, это цианистый калий.

– И вы почувствовали этот запах в момент смерти МошераХигли?

– Да.

– Вопросы защиты, – торжествующе сказал прокурор.

– Когда вы впервые поняли значение этого запаха? – спросилМейсон.

– Я заметила его сразу же, как только склонилась надпациентом. Я…

– Отвечайте на мой вопрос, – перебил Мейсон. – Когда вывпервые поняли значение этого запаха?

– Позднее, когда я услышала, что покойный, возможно, былотравлен цианистым калием.

– Вы были в комнате, когда там появился доктор Грэнби?

– Да, сэр.

– Вы сообщили ему, что уловили запах горького миндаля?

– Нет, сэр.

– А доктор Грэнби говорил вам, что ощутил этот запах?

– Нет, сэр. Мы не говорили на эту тему.

– Где вы находились, когда доктор Грэнби составлялмедицинское заключение, в котором в качестве причины смерти указывалсякоронарный тромбоз?

– Я была рядом, когда он заявил, что именно от этого и умерпокойный.

– Вы не сказали ему, что, возможно, причина могла бытьдругой?

– Нет, конечно. Сиделка не может корректировать диагнозврача.

– А вы тогда не подумали, что диагноз неверен?

– Я…

– Ваша честь, – встрял Гамильтон Бергер, обращаясь к судье,– свидетельница не является медицинским экспертом. Она всего лишь сиделка. Онаполучила вполне определенную, ограниченную подготовку. И со всейопределенностью она может говорить лишь о вполне определенных вещах. Защита неимеет права задавать такой вопрос.

– Конечно же, имеет, – живо возразил Мейсон. – Свидетельницауверяет, что она чувствовала в момент смерти запах горького миндаля и что оназнала, что это – признак цианистого калия. Так что нам очень важно выяснить –указала ли она на это обстоятельство доктору, что она, несомненно, сделала бы,если бы действительно в тот момент осознала значение запаха, или же осознаниенаступило позже, когда полиция вложила эту идею в голову свидетельнице.

– А теперь мы имеем чисто спекулятивное утверждение, –заявил Гамильтон Бергер. – Нет никаких свидетельств, что идея об отравлениибыла подсказана свидетельнице полицией.

– Если вы позволите мне продолжить перекрестный допрос, – сиронией проговорил Мейсон, – то я покажу, что идея отравления пришла именно изэтого источника.

– Минутку, – сказал судья Ашерст, – эта перепалка междусторонами является нарушением правил ведения дела с обеих сторон. Свидетельницебыл задан вопрос. Совершенно верно, что квалификация свидетельницы не позволяетей определять причину смерти, но данный вопрос касался не этого, а поведениясвидетельницы в тот момент. Возражение не принято.

– Итак, указали ли вы в тот момент кому бы то ни было, чтопочувствовали запах горького миндаля?

– Нет.

– В тот момент, до того, как вы разговаривали с полицией илиокружным прокурором, придали ли вы какое-нибудь значение тому факту, чтопочувствовали запах горького миндаля?

– Нет.

– Подумали ли вы в тот момент, что запах горького миндаляхарактерен для цианидов?

– Ну… нет, в то время нет.

– И только позднее, когда вы давали показания полиции икогда вас спросили, не заметили ли вы чего-то такого, что указывало бы навозможность присутствия цианида, вы сделали свое заявление насчет запаха?

– Меня спрашивала не полиция, а прокурор.

– О, Гамильтон Бергер собственной персоной, – сказал Мейсон,кланяясь в сторону окружного прокурора. – И именно в разговоре с ним эта идеяпришла вам в голову?

– Ну, я тогда впервые сказала, что слышала запах.

– И тогда вы впервые поняли значение этого?

– Да.

– А мистер Бергер спрашивал вас – не заметили ли вычего-нибудь, что указывало бы на отравление цианидом?

– Ну… да.

– А не говорил ли вам мистер Бергер, что признаком цианидаявляется запах горького миндаля, до того, как спросить вас, не отметили ли выналичие такого запаха?

– Да.

– Именно до того, как вы сказали, что чувствовали этотзапах?

– Да, после этих слов я и вспомнила, что запах был.

– Впервые вспомнили?

– Да.

– То есть прокурор спросил вас, не заметили ли вы признаковотравления цианидом, сказав вам, что характерным признаком является запахгорького миндаля, и тогда вы впервые вспомнили, что ощущали этот запах?

– Да, тогда я и вспомнила, что ощущала этот запах.

Мейсон улыбнулся.