– Да.

– И принимали его во внимание, когда определяли причинусмерти?

– Ну, в каком-то смысле.

– И в тот момент это покраснение не подсказало вам, чтосмерть произошла от отравления цианистым калием?

– Тогда нет.

– Почему?

– Потому что в то время я не был знаком с определеннымиаспектами ситуации, знание которых в более поздний момент выставило все делосовершенно в другом свете.

– Вы изменили свое мнение позже – после того, как былиознакомлены с этими аспектами?

– И после того, как я ассистировал при вскрытии послеэксгумации тела.

– И тогда вы поняли значение этого покраснения кожи?

– Вот именно.

– И это, как вы сказали, было результатом ознакомления систорией дела, которую вам рассказали, после чего вы стали придавать этомупокраснению более важное значение?

– Ну, в каком-то смысле да.

– То есть вы изменили свое мнение о причине смерти толькопотому, что вам что-то рассказали?

– Нет, сэр. Не поэтому.

– Вы изменили свою оценку важности факта покраснения кожипосле того, как вам рассказали историю дела?

Доктор колебался. Он бросил беспомощный взгляд на окружногопрокурора.

– Я сделал это, потому что ознакомился с историей дела.

– Когда вы упоминаете историю дела, вы ссылаетесь на то, чтовам кто-то рассказал?

– Ну… да.

– Значит, вы изменили свое мнение на основании чего-тоуслышанного?

– Я этого не говорил.

– Вы изменили свое мнение относительно важности фактапокраснения кожи на основании чего-то услышанного?

– Ну… если вы хотите именно так это сформулировать, то да.

– Спасибо, – сказал Мейсон. – Это все, доктор.

– Минутку, – заявил Гамильтон Бергер. – Я хочу продолжитьпрямой допрос и задать несколько дополнительных вопросов, которые я, возможно,должен был задать раньше. Просто я думал, что эти темы будут затронуты во времяперекрестного допроса. Доктор, почему сейчас вы утверждаете, что Мошер Хиглискончался в результате отравления цианистым калием?

– Прошу прощения, – вступил Мейсон. – Я протестую противвопроса. Это неверное ведение прямого допроса. Вопрос должен быть задан доперекрестного допроса. Совершенно ясно, что здесь произошло. Окружной прокурорне счел нужным изложить часть своего дела, поскольку считал, что нужные емуфакты прозвучат более драматически и убедительно, если будут оглашены на перекрестномдопросе, когда свидетеля допрашивает противная сторона. Он пал жертвойзатеянной им же игры.

Судья Ашерст в нерешительности почесал подбородок.

– Если мне позволено будет объяснить, – сказал ГамильтонБергер, – я…

Судья Ашерст покачал головой.

– Я думаю, ситуация говорит сама за себя, мистер прокурор, –сказал он. – Полагаю, невозможно сомневаться в правоте защиты относительнофактов и затронутых юридических правил. Однако функция суда – вершитьправосудие, а не выступать в роли спортивного рефери на поединке состязающихсясторон. Разумеется, это распространенная практика, когда прокуроры расставляютловушку для противной стороны, так что некоторые факты, которые могут иметьбольшое значение, устанавливаются на перекрестном допросе к полному конфузуопрашивающей стороны, то есть защиты. В данном случае суд не сомневается, чтообвинение попыталось прибегнуть к этой тактике, но защита оказалась достаточнобдительной и избежала ловушки.

Судья Ашерст строго посмотрел на Бергера, затем на Мейсона ипродолжил:

– Но суд отдает себе отчет, что допрос свидетелей полностьюотдан на усмотрение суда, и, как я уже сказал, судебный процесс – это неспортивное состязание. Допрос – это попытка установления определенных фактов.Факты, которые может сообщить нам свидетель, относятся к весьма важным исущественным. Суд намеревается разрешить свидетелю отвечать на вопросыобвинения, но суд предупреждает вас, мистер прокурор, что в этом случае всеформальные права подзащитной будут соблюдаться со всей тщательностью. Как вернозаметил представитель защиты, эти так называемые «технические уловки», илиформальности, на самом деле являются средствами защиты прав обвиняемого,которые предоставлены ему законом этого штата. Суд не принимает возражениязащиты. Но суд не желает больше никакого юридического фехтования в этом зале. Атеперь отвечайте на вопрос, доктор.

Доктор Грэнби важно откашлялся и сказал:

– Поначалу я заключил, что покойный, возможно, умервследствие коронарного тромбоза. Проведенное мной вскрытие показало, чтокоронарный тромбоз не имел места. Более того, вскрытие не выявило вообщеникакой причины смерти. Тело было забальзамировано. Логично с медицинской точкизрения было заключить, что те следы, с помощью которых можно было бы установитьпричину смерти, были уничтожены при введении бальзамирующей жидкости. Цианистыйкалий является сильнейшим ядом, все следы которого полностью уничтожаются прибальзамировании. Покраснение кожи является еще одним симптомом смерти отцианистого калия. Следовательно, с учетом всех этих фактов, я пришел кобоснованному медицинскому заключению, что смерть покойного наступила врезультате отравления цианистым калием.

– У меня все, – сказал прокурор Бергер. – Защита можетзадавать вопросы.

– Другими словами, – сказал Мейсон, – единственной причиной,по которой вы теперь считаете, что покойный умер от отравления цианидом,является то, что при вскрытии вы не нашли никакой причины смерти?

– В определенном смысле так оно и есть.

– Знаком ли вам такой факт, что в определенном процентеслучаев самые лучшие паталогоанатомы страны не в состоянии определить причинусмерти?

– Да, знаком, но я не думаю, что этот процент высок.

– Каков он в точности?

– Не думаю, что это относится к делу.

– Зато я думаю, доктор. Назовите, пожалуйста, этот процент.

– Он непостоянен.

– Вы имеете в виду, что процент нераскрытия причин смертиколеблется в каких-то границах?

– Да.

– Каковы же эти границы?

– Это зависит от опыта и мастерства паталогоанатома.

– Допустим, это специалист высокого класса. Существует лиопределенный процент случаев, когда медицинская наука оказывается бессильнойустановить причину смерти?

– Ну… да, есть определенный процент.