Но она была прекраснее любого водопада.

Сумасшедшая девчонка с забавными веснушками, от взгляда на которую моё сердцебиение учащало ритм. Мне нравилось смотреть на неё. Нравилось говорить с ней. Даже, если мы спорили. Не важно. Главное ― она была рядом, и я мог её касаться.

Пусть даже только в мыслях.

Стряхнул с себя наваждение и вышел на улицу. Шум воды приятно ласкал слух. Я любил воду и как понял сегодня ― Никки тоже. Вода успокаивала, направляла, дарила покой и вдохновение. Именно поэтому я решил отвезти её сюда. К тому прекрасному и необъяснимо величественному, с чем она могла стать одним целым.

Встал рядом с ней у ограждения и протянул горячий сэндвич.

– Знаешь, у этого водопада ведь есть своя легенда.

– Правда? ― она улыбнулась и надкусила багет. ― И о ком она?

Я облокотился о борт и улыбнулся ей в ответ.

– О прекрасной девушке Лелавалае. ― я немного помолчал, но продолжил, поняв, что Никки прислушалась. ― Её отец ― вождь местного племени ― против воли обручил её с почётным воином. Но Лелавалая не любила его. Скорее презирала, ненавидела. Не сумев смириться со своей участью, она принесла себя в жертву. Села в каноэ, направила его в быстрый поток реки и сбросилась вниз. Во имя светлой любви к Богу Хе―Но, повелителю грома, жившего в пещере вон там.

Я придвинулся к Никки и указал на основание водопада.

– Эта история могла закончиться трагедией. Но Хе―Но был настолько очарован девушкой, что не позволил ей умереть. Он подхватил Лелавалаю и крепко обнял. С тех пор их души живут в мире и любви, день и ночь охраняя Ниагарский водопад. Отсюда и появилось его название, дословно с индейского оно означает «грохочущая вода».

Никки повернулась, и наши лица оказались ближе, чем должны были.

Я вновь ощутил её запах ― тот самый, от которого мне каждый раз сносило крышу.

Тот самый, от которого я самого себя терял.

Каждый раз. Каждый. Долбанный. Раз.

– Это грустная история.

– Она о любви.

Никки усмехнулась.

– Все истории о любви такие.

Я не ответил. Отвернувшись, Никки тоже промолчала.

Мы просто стояли, слушая шум водопада, вбирая его силу, напитываясь ею. Думая каждый о своём. И наблюдая за тем, как тонны бирюзовой воды бросаются со скалы вниз.

Как Лелавалая когда―то.

– Не думала, что у тебя получится, но… кажется, я снова хочу рисовать.

Я поймал её улыбку и понял, что именно этого и хотел. Чтобы она улыбалась. И чтобы причиной этому ― пускай и косвенной ― был я.

– Ты хочешь вернуться?

– Вернуться? ― она посмотрела на меня, а затем улыбнулась шире. ― Твой дом, конечно, прекрасен, Маккейн, но с Ниагаром не сравнится, уж прости.

– Я имел в виду Хьюстон. Ты хочешь вернуться домой?

Улыбка Никки тут же померкла.

Некоторое время она молча смотрела на водопад, а затем призналась:

– Думаю, если бы я могла спрятаться навсегда, я бы спряталась.

– Боб что―то сделал тебе? Чем―то обидел? Только скажи и я…

– Нет, ― мягко ответила Никки, ― он не обижал меня в том самом смысле. ― она выдохнула, а затем втянула в легкие воздух. ― Об этом никогда не писали, потому что он не хотел. Но правда такова, что… Боб ― мой дядя. Они с мамой не общались с рождения, надолго потеряли связь, родители отреклись от него, поэтому об их старшем сыне нигде никогда не упоминалось. Пресса не смогла этого раскопать. Но… он моя кровь. Родная. И, возможно, весьма своеобразно, но он любит меня.

– Да уж, ― усмехнулся я, ― любит.

– Не веришь?

– Прости, Никки, но нет. ― облокотился об ограждение и снова посмотрел на водопад. ― Если бы Томпсон и правда тебя любил, не дал бы тебе повода сбежать. ― она собиралась возразить, но я её перебил. ― А, если и совершил такую ошибку, то сделал бы всё, чтобы тебя вернуть. Но на твоих условиях.

– Думаешь, если бы Боб захотел вернуть меня, то только ради денег?

– А разве за те восемь лет, что ты пахала на него, он хоть раз дал тебе свободу? Позволил рисовать то, что хочешь ты, а не то, что набивает его карманы?

Никки промолчала, и я понял, что попал в точку.

– Да, Никки, я ему не верю. И тебе не советую.

– Ты спросил меня, хочу ли я вернуться, но сам бы этого не хотел, так?

– Я хотел бы, чтобы ты выбирала сердцем и слушала только его.

– Знаешь, немного странно слышать это от тебя.

– Наш разговор вообще странный, ― признался я, вынуждая Никки улыбнуться.

– Да. Верно.

Мы провели у водопадов целый день. Много гуляли, но ещё больше ― говорили.

О спорте, планах на жизнь, безумных мечтах и идеях.

Наверное, впервые в жизни я настолько сильно перед кем―то открывался.

И, возможно, впервые в жизни по―настоящему был самим собой.

Мне нравилось быть здесь. Нравилось быть с Никки. Ощущать её, смотреть на неё, слушать, как она смеется. И, если бы я мог, я бы навсегда остался здесь с ней.

Но я не мог.

Вибрация мобильного выдернула меня из размышлений.

Я вытащил его из кармана и, взглянув на определитель, тихо ответил:

– Да.

– Мак, ты всё ещё с Никки? Она на эсемески не отвечает.

Я искоса взглянул на сумасшедшую девчонку, так привлекательно посапывающую на переднем сиденье моего мустанга и улыбнулся.

– Она уснула. Мы уже едем обратно.

– Хорошо. ― между нами возникла неловкая пауза, благодаря которой я быстро понял, что моя сестра хочет сказать что―то ещё. ― Мак, я… в общем, Нита устраивает вечеринку и пригласила меня. Моё наказание ведь уже закончилось, правда? Ты же понимаешь, что мне нужно общаться с друзьями, гулять и развлекаться? С собеседниками в виде учебников и в четырех стенах этого дома я быстро сойду с ума.

Выдохнул и, пытаясь сдерживаться, как учил меня Сейдж, спросил:

– Что за Нита?

– Мы вместе ходим на литературу. Она нормальная девчонка, её родители серьезные люди. Я буду в полном порядке, если пойду.

Взглянул на часы ― почти восемь.

– В одиннадцать ты должна быть дома.

– Но Мак…

– В одиннадцать, Лори. Или ты никуда не идешь.

– Окей, ― выдохнула она, и я прямо―таки увидел, как закатила глаза, ― буду в одиннадцать, злюка.