Известие о торжестве Фив было воспринято в Спарте, где проходили Гимнопедии (Γυμνοπαιδίαι – дословно «нагие игры»), спортивный праздник в честь Аполлона, стоически. Родные погибших подчеркнуто воздерживались от публичного проявления своих чувств. Афиняне выслушали эти новости с некоторым подозрением: можно было заключить, что их главным конкурентом вместо Спарты становились Фивы. Всего через пару лет Афины уже пытались помочь своим старым спартанским врагам в сопротивлении распространению фиванского влияния. Но эта волна была мощной. По мере того как таял страх возмездия со стороны Спарты, во многих частях Пелопоннеса вспыхивали демократические восстания. Эпаминонд провел победоносные силы фиванцев по всему Пелопоннесу, освобождая регион за регионом от спартанского господства. Ему удалось обуздать могущество Спарты до такой степени, о которой Афины, даже в самый разгар антиспартанской ярости, могли только мечтать. Впоследствии Спарта так и не оправилась от этих ударов.

Но у любой исторической тенденции есть свои пределы, особенно когда речь идет о делах греческих городов-государств. Заключительный акт противоборства между Фивами и Спартой разыгрался в июле 362 г. до н. э. у города Мантинеи, в подверженной затоплениям долине между горных вершин в самом сердце Пелопоннеса. В 370 г., воспользовавшись ослаблением могущества Спарты, фиванец Эпаминонд создал Аркадский союз, в который вошли несколько городов, расположенных к северу от Спарты и превратившихся теперь во врагов бывших повелителей этой области. Однако союз зашел слишком далеко: он захватил святилище Зевса в Олимпии, священный храм, который почитали все греки. В знак протеста небольшой город Мантинея вышел из союза. Это создало условия для столкновения, в котором фиванцы и аркадяне сошлись со спартанцами, афинянами и мантинейцами. Эпаминонд вновь использовал глубокие, плотные пехотные колонны, и это обеспечило его стороне преимущество. Но сам фиванский командующий погиб, а с ним и оба его ближайших помощника и потенциальных преемника; неутомимый царь Агесилай, правивший Спартой все предыдущие сорок лет, остался в живых. Обе стороны были смертельно ослаблены. Все участники междоусобного греческого конфликта понесли тяжелые потери. В итоге лучше всех обстояли дела у Афин, но и они были лишь бледной тенью той силы, которая существовала в V в.

Пока афиняне маневрировали среди бесконечных конфликтов между соперничающими городами, в самих Афинах не только продолжалась жизнь, но и восстанавливалась уверенность в собственных силах. И тогдашнему, и всем последующим поколениям казалось несомненным, что наивысшая точка достижений Афин уже осталась в прошлом. Но это не мешало возрождению, основанному отчасти на сознательном восстановлении былой славы. Афинская культура сделалась экспортным товаром.

На пике имперского величия города Перикл заявлял, что Афины должны быть школой для всего остального греческого мира в силу самого своего демократического существования. Усмиренное до некоторой степени Афинское государство IV в. стало школой несколько иного рода. Взять, например, драматическое искусство, бывшее одной из сильных сторон города. После затишья, продолжавшегося лет тридцать, около 370 г. до н. э. возобновились состязания с призами за лучшие трагедии, но пьесы этого периода не сохранились, и судить об их качестве мы не можем. Зато мы знаем, что старые драмы, написанные Эсхилом, Софоклом и Еврипидом, снова и снова ставились по всему греческому миру, от Сицилии до Малой Азии. Для этих представлений были построены великолепные театры. Начиная с 386 г. и в самих Афинах наряду с новыми пьесами также вернулись в театры любимые публикой произведения V в. В то же время в области комедии язвительные, сексуально откровенные политические сатиры Аристофана постепенно уступили место более безобидным бытовым фарсам.

Когда рассматриваешь славные годы, последовавшие за Саламином, кажется, что достижения Афин можно оценить как некое единое целое, в котором литература, скульптура, политические нововведения и военная мощь подпитывали друг друга. Дух Перикла находил свое выражение в представлениях, которые он финансировал, памятниках, которые он заказывал, конституционных переменах, которые он внедрял, и битвах, в которых он побеждал. Все эти великие общественные достижения были взаимосвязаны. То была эпоха жесткой конкуренции между отдельными личностями, но конкурировали они в основном за первенство в служении городу. Напротив, в IV в. до н. э. выражение афинских талантов стало более многословным. На новую высоту было поднято мастерство в обращении со словами и идеями, прежде всего искусство риторики. Но эти таланты часто применялись для достижения личного, а не общественного блага. Даже сама философия, как и другие умозрительные дисциплины, преподавалась в более систематическом и иногда более расчетливом стиле, резко контрастирующем с безыскусной щедростью Сократа.

Типичной фигурой этого периода был некий Исократ: несмотря на способную породить путаницу близость имен, никаких особенных связей между ним и его почти что тезкой не было. Потеряв семейное состояние в Пелопоннесской войне, он нуждался в деньгах и зарабатывал их составлением речей для судебных процессов. В 392 г. до н. э. он открыл школу, в которой за плату обучали искусству убеждения. Поскольку у него был странный, слабый голос, сам он редко выступал с речами, зато хорошо писал их для других. Исократ обслуживал самых разных клиентов, но имел и свои мнения, среди которых занимала важное место тоска по былому величию Афин. Его героями были законодатель Солон, архитектор демократии Клисфен и кораблестроитель Фемистокл. В Фемистокле и его эпохе ему нравилось то, что в те дни важнейшие города Греции не грызлись друг с другом, а были объединены против иноземных захватчиков.

Дух торговой и частной жизни Афин IV в. до н. э. лучше всего отражен в судебных речах. Те, кто знал, куда пойти, и имел право присутствовать на суде, могли лично присутствовать при разбирательстве самых удивительных дел о морском мошенничестве, которое всегда идет рука об руку с оживленной морской торговлей.

Более того, в некоторых аспектах жизнь Афин и окрестностей до сих пор демонстрирует поразительную преемственность. Современный Пирей стал основной базой одного из крупнейших в мире торговых флотов и сценой весьма ярких судебных процессов, касающихся не самых приглядных сторон торгового судоходства. Весной 1985 г. в обшарпанном зале пирейского суда вскрылись детали одного из крупнейших морских мошенничеств в истории. Члены греческого экипажа супертанкера «Салем» признались, что пятью годами ранее затопили свое судно у берегов Западной Африки. Они тайно, в нарушение санкций, доставили в ЮАР, в которой действовал режим апартеида, на 60 миллионов долларов нефти, а затем затопили корабль в глубокой океанской впадине, чтобы получить страховку. Спасатели недоумевали, почему команда, по-видимому, была так хорошо подготовлена к оставлению судна.

Похожую историю рассказывали в афинском суде на процессе по делу о морском мошенничестве, проходившем двадцать четыре столетия назад. Два нечистых на руку деятеля из греческой колонии Массалия (нынешний Марсель) заняли в Сиракузах на Сицилии некоторую сумму под залог груза зерна, предназначавшегося для афинского рынка. Затем, когда их судно находилось в открытом море, в двух или трех днях пути