от суши, один из мошенников принялся отвлекать других пассажиров, собравшихся на палубе, разговорами, а второй спустился в трюм и начал прорубать в днище корабля дыру. Однако шум привлек внимание матросов, которые и застали злоумышленника на месте преступления. Неудавшийся диверсант прыгнул за борт, надеясь спастись в шлюпке, но промахнулся и, как сказал один из выступавших в суде юристов, «умер так же скверно, как и жил». Его сообщник еще попытался подкупить команду, чтобы корабль все-таки затопили, но экипаж отказался от взятки, и старое судно кое-как доползло до Кефалонии.

На противоположном конце спектра, простирающегося от низости до изысканности, находятся величайшие философские труды, созданные в классических Афинах в IV в. до н. э. Платон был не только самым известным учеником и биографом Сократа, но и сам по праву считается выдающимся мыслителем и педагогом. Начиная с 388 г. до н. э. он провел несколько бурных лет в качестве наставника близкого родственника тирана Сицилии, Дионисия. Однако его наниматель поддерживал Спарту, время от времени воевавшую с Афинами, и в какой-то момент даже пытался отправить его на невольничий рынок в Эгину. Именно после этого Платон основал свою Академию, которая в той или иной форме продолжала образовательную деятельность в течение еще 900 лет. Она находилась в полутора километрах от западной окраины Афин, в роще, которую столетием ранее насадил военачальник Кимон. Женщины и мужчины со всего греческого мира поступали в нее изучать самые разнообразные предметы, в том числе математику, геометрию и философию.

Тем временем Платон развивал свои собственные идеи о человеке, мироздании и человеческом обществе – идеи будоражащие, но так никогда и не ставшие неинтересными. Он мыслил на грани между мистическим и строго рациональным; во многом его мышление было идеалистическим, так как он считал существа и предметы повседневного мира лишь смутным отражением некой возвышенной, но по большей части скрытой от нас сферы существования. Его представления об идеальном обществе с его интеллектуальными или военными элитами и ограничениями на заграничные путешествия кажутся диаметрально противоположными тому открытому эгалитаризму, который провозглашал, хотя и довольно неискренне, Перикл.

Несомненно, Платон был травмирован недавними событиями и мечтал об альтернативном устройстве общества. Его глубоко потрясла смерть учителя, Сократа, но также отрезвило и царство террора, в которое превратилось правление Тридцати тиранов: оно ясно показало, как быстро одаренная элита, самовольно захватившая власть, может скатиться к тирании. Его реакцией на эти события не была идеализация недавнего прошлого; вместо этого он устремился разумом к совершенно другим сферам существования. Такова была опасная красота этих интеллектуальных странствий, что его труды никогда не переставали читать.

По сравнению с вольными полетами фантазии Платона патриотический сентиментализм Исократа кажется довольно банальным. Но его панэллинским мечтам вскоре суждено было сбыться, хотя и неожиданным образом. Склочному сообществу эллинов пришлось забыть свои свары, когда престарелые города-государства подчинила своей воле новая сила. Затем она распространила греческую культуру – и, в частности, культуру афинскую – на весь известный мир. Этой силой была Македония.

7

Пляска смерти с Македонией

(362–239 до н. э.)

Усиление Македонии при Филиппе II, ее соперничество с Афинами и другими греческими городами. – Войны за святилище в Дельфах, которые Филипп обращает к своей пользе. – Брожения в Афинах в связи с македонской угрозой и окончательное поражение Афин при Херонее в 338 г. до н. э. – Афины раннего эллинистического периода под властью двух Деметриев. – Философы, подобные Зенону Китийскому, как пример интеллектуального значения Афин, сохранившегося, несмотря на исчезновение стратегического могущества города

В наши дни автомобильное путешествие из Афин на север, к древнему городу Эги, называющемуся сейчас Вергина, занимает не меньше пяти часов. Во многом эти два города кажутся даже еще более удаленными друг от друга, и все же оба они жизненно важны для понимания классической Греции и ее наследия. С 2022 г., когда в Вергине планировалось открыть новый музей, посвященный Александру Великому и династии македонских царей, это отдаленное место может стать наряду с афинским Акрополем одной из главных приманок для любителей истории, посещающих Грецию. Поэтому имеет смысл разобраться, чем эти два места, расстояние между которыми составляет почти 400 километров, разнятся и что их связывает друг с другом.

Двухэтажный дворец в Эгах (если говорить только о центральной его части, окруженной внушительными оштукатуренными колоннами) был приблизительно в три раза больше Парфенона: хотя и менее изящное, чем афинский храм, это было здание достаточно неординарное. Сейчас от него можно увидеть практически только фундамент, но часть фасада дворца была воссоздана из найденных фрагментов в одном из дворов нового музея, расположенного неподалеку. Это колоритное произведение реставраторов вполне соответствует экстравагантному характеру македонского царства. Эги, бывшие царской столицей, находятся в самом сердце Македонии, между неприступными лесистыми горами и плоскими равнинами, простирающимися до самого моря. Это государство вошло в историю под управлением не граждан, а наследственных царей, умевших расправляться – военной силой, интригами или использованием слабых мест – с более приятными для жизни и изнеженными местами, как в греческом мире, так и за его пределами.

В поездке из Афин в Эги хорошо ощущается резкий контраст обстановки, как физической, так и политической. Аттическое солнце благоприятствует пространным рассуждениям на просторе, будь то о важных государственных делах или повседневных мелочах, о ценах на фиги или о природе любви. Внутренние области Македонии гораздо суровее и холоднее; это страна твердых как камень скотоводов и всадников, в которой выживают лишь самые стойкие. Ее монархическая система имела больше общего с гомеровским миром, чем с шумной политикой города, расположенного южнее. Во дворце Эг было место для народных собраний – внутренний двор, вмещавший целых 8000 человек, – но собрания эти проходили под бдительным надзором царя.

Высокомерным афинянам Македония казалась глухой окраиной греческого мира. Ее жители говорили на грубом диалекте, которого в Афинах почти не понимали. Если политическая система Афин со всеми ее сдержками и противовесами была образцом замысловатости, македонская казалась топорной. На взгляд афинян, македонское государство было отсталой тиранией, прикрытой тонким слоем глянца царской власти, и больше походило на Персию, чем на политическую систему, достойную уважающих себя греков. Казалось, что члены Македонской династии расправляются друг с другом не менее жестоко, чем со всем остальным миром.

Несмотря на всю распущенность афинян, они, как и большинство других греков, верили в общественное устройство, в котором у мужчины в каждый момент была только одна законная жена и один «выводок» законных детей. Македонцы не только практиковали многоженство, но и возводили его в принцип государственного управления. В Эгах, правда, был театр, но этот элемент высокой культуры был совсем недавно привнесен из Афин. Совершенно не смущаясь цивилизованностью южных соседей, македоняне,