Остаток дня и всю ночь монахиня простояла вархиерейской образной на коленях – не на prie-Dieu (скамеечка дляколенопреклонения (фр.)), а прямо на полу. Горячо молилась за исцелениенедужного, смерть которого стала бы несчастьем для целого края и для многих,любивших епископа. В опочивальню, где врачевали больного, Пелагия и не совалась– без нее ухаживалыциков хватало, да и все одно не пустили бы. Там надбесчувственным телом колдовал целый консилиум, а из Санкт-Петербурга, вызванныетелеграммой, уж ехали трое наиглавнейших российских светил по сердечнымнедугам.

Утром к коленопреклоненной инокине вышел самыймолодой из докторов, хмурый и бледный. Сказал:

– Очнулся. Вас зовет. Только недолго. И, радиБога, сестрица, без рыданий. Его волновать нельзя.

Пелагия с трудом поднялась, потерла синяки наколенях, пошла в опочивальню.

Ах, как скверно пахло в скорбном покое!Камфорой, крахмальными халатами, прокипяченным металлом. Митрофаний лежал навысоком старинном ложе, синий балдахин которого был украшен рисунком небесногосвода, и хрипло, тяжело дышал. Лицо архиерея поразило Пелагию мертвеннымцветом, заостренностью черт, а более всего какой-то общей застылостью, так малосовместной с деятельным нравом владыки.

Монахиня всхлипнула, и сердитый доктор тут жекашлянул у нее за спиной. Тогда Пелагия испуганно улыбнулась – так и подошла кпостели с этой жалкой, неуместной улыбкой на устах.

Лежащий скосил на нее глаза. Чуть опустил веки– узнал. С трудом шевельнул лиловыми губами, но звука не получилось.

Все еще не стерев улыбки, Пелагия бухнулась наколени, подползла к самой кровати, чтоб угадать слова по движению губ.

Преосвященный смотрел ей в глаза, но не тихим,благословляющим взором, как следовало бы в такую минуту, а строго, даже грозно.Собравшись с силами, прошелестел всего два слова – странных:

– Не вздумай…

Подождав, не будет ли сказано еще чего-нибудь,и не дождавшись, монахиня успокоительно кивнула, поцеловала вялую руку больногои встала. Доктор уж подпихивал ее в бок: ступайте, мол, ступайте.

Медленно идя через комнаты, Пелагия шепталаслова покаянной молитвы:

– “Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоейи по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое, яко беззаконие мое аз знаю,и грех мой предо мною…”

Смысл моления прояснился очень скоро. Изобразной черница повернула не в приемную, а шмыгнула в архиереев кабинет,пустой и полутемный. Нисколько не тушуясь, открыла ключом ящик письменногостола, извлекла оттуда бронзовую шкатулку, где Митрофаний хранил свои личныесбережения, обыкновенно тратимые на книги, на нужды архиерейского облачения,либо на помощь бедным, – и бестрепетной рукой сунула всю пачку кредиток себе запазуху, ни рубля в шкатулке не оставила.

Двор, заставленный экипажами соболезнователей,Пелагия пересекла неспешно, пристойно, но, повернув в сад, за которымрасполагался корпус епархиального училища, перешла на нечинный бег.

Заглянула в келью к начальнице училища,сказала, что во исполнение воли преосвященного владыки должна отлучиться нанекоторое, пока неясно, сколь продолжительное, время и просит подыскать заменудля уроков. Добрая сестра Христина, привычная к неожиданным отлучкамучительницы русского языка и гимнастики, ни о цели поездки, ни о пунктеследования не спросила, а пожелала только знать, довольно ли у Пелагии теплыхвещей, чтобы не простыть в дороге. Монахини поцеловались плечо в плечо, Пелагиязахватила из своей комнаты малый сундучок и, взяв извозчика, велела во весь духгнать на пристань – до отправления парохода оставалось менее получаса.

* * *

Назавтра в полдень она уже сходила по трапу нанижегородский причал, однако одета была не в рясу – в скромное черное платье,извлеченное из сундучка. И это был только первый этап метаморфозы.

В гостинице рыжеволосая постоялица попросила внумер стопку самоновейших модных журналов, вооружилась карандашом и приняласьвыписывать на листок всякие мудреные словосочетания вроде “гроденапл. капотэкосез, триповый пеплос, шерст. тальма” и прочее подобное.

Исполнив эту исследовательскую работу со всемвозможным тщанием и потратив на нее не меньше двух часов, Пелагия посетиласамый лучший нижегородский магазин готового платья “Дюбуа-э-фис”, где далаприказчику удивительно точные и детальные распоряжения, принятые с почтительнымпоклоном и немедленно исполненные.

Еще полтора часа спустя, отправив в гостиницуцелый экипаж свертков, коробок и картонок, расхитительница епископской казны,нарядившаяся в тот самый загадочный “триповый пеплос” (прямое бескорсетноеплатье утрехтского бархата), совершила деяние, для монахини уж вовсеневообразимое: отправилась в куаферный салон и велела завить ее короткие волосыпо последней парижской моде “жоли-шерубен”, пришедшейся очень кстати ковальному, немножко веснушчатому лицу.

Приодевшись и прихорошившись, заволжскаяжительница, как это бывает с женщинами, преобразилась не только внешне, но ивнутренне. Походка стала легкой, будто бы скользящей, плечи расправились, шеядержала голову повернутой не книзу, а кверху. Прохожие мужчины оглядывались, адвое офицеров даже остановились, причем один присвистнул, а второй укоризненносказал ему: “Фи, Мишель, что за манеры”.

У входа в туристическую контору “Кук эндКанторович” к нарядной даме пристала злобная грязная цыганка. Стала грозитьнеминучим несчастьем, ночными страхами и гибелью от утопления, требуя за отводнесчастья гривенник. Пелагия пророчицу нисколько не испугалась, тем более что вне столь далеком прошлом благополучно избегла гибели в водах, но все равно далаведьме денег, да не десять копеек, а целый рубль – чтоб впредь была добрее и несчитала всех людей врагами.

В агентстве, вмещавшем в себя и лавку дорожныхпринадлежностей, были потрачены еще полторы сотни из епископовых сбережений –на два чудесных шотландских чемодана, на маникюрный набор, на перламутровыйфутлярчик для очков, подвешиваемый к поясу (и красиво, и удобно), а также наприобретение билета до Ново-Араратской обители, куда нужно было ехать железнойдорогой до Вологды, затем каретой до Синеозерска и далее пароходом.

– На богомолье? – почтительно осведомилсяслужитель. – Самое время-с, пока холода не ударили. Не угодно ли сразу игостиницу заказать?

– Вы какую посоветуете? – спросилапутешественница.

– От нас недавно супруга городского головы сдочерью ездили, в “Голове Олоферна” останавливались. Очень хвалили-с.

– В “Голове Олоферна”? – поморщилась дама. – Адругой какой-нибудь нет, чтоб без кровожадности?