– Ах, никак нельзя вам было в монахи, –расстроилась она. – Господь вас понял бы и простил бы. Иночество должно бытьнаградой, а вам оно как наказание. Ведь вы, поди, скучаете по прежней вольнойжизни? Знаю я моряков. Без вина, без бранного слова вам мучительно. Да и обетцеломудрия опять же… – жалеюще закончила сердобольная паломница уже как бы просебя, вполголоса.

Однако капитан все равно услышал и кинул набестактную особу такой взгляд, что Полина Андреевна напугалась и поскорейретировалась из рубки на палубу, а оттуда к себе в каюту.

Свирепый взгляд капитана до некоторой степениобъяснился, когда наутро “Святой Василиск” пришвартовался у ново-араратскойпристани. Дожидаясь носильщика, Полина Андреевна несколько задержалась на бортуи сошла с корабля чуть ли не последней из пассажиров. Ее внимание привлекластройная молодая дама в черном, нетерпеливо дожидавшаяся кого-то на причале.Внимательно оглядев встречающую и отметив некоторые особенности ее наряда (онбыл хоть и вычурен, но несколько demode (вышедший из моды (фр.)) – судя по журналам,в этом сезоне таких широких шляп и ботиков на серебряных пуговичках уже неносили), Лисицына заключила, что эта дама, вероятно, из числа местныхжительниц. Собою она была хороша, только бледновата, да еще впечатление портилчересчур быстрый и недобрый взгляд. Аборигенка тоже изучающе осмотреламосковскую дворянку, задержавшись взором на тальме и рыжих завитках, чтовыбивались из-под шапочки “шалунишка-паж”. Красивое лицо незнакомки злоисказилось, и она тут же отвернулась, высматривая кого-то на палубе.

Любопытная Полина Андреевна, немного отойдя,обернулась, надела очки и была вознаграждена за такую предусмотрительностьлицезрением интересной сцены.

К трапу вышел брат Иона, увидел черную даму иостановился как вкопанный. Но стоило ей поманить его коротким повелительнымжестом, и капитан чуть не вприпрыжку ринулся на причал. Полина Андреевна сновавспомнила про обет монашеского целомудрия, покачала головой. Успела заметитьеще одну интригующую деталь: поравнявшись с туземной жительницей, Иона лишь чуть-чутьповернул к ней голову (широкая грубая физиономия капитана была еще краснееобычного), но не остановился – лишь слегка коснулся ее руки. Однако вооруженныеокулярами глаза госпожи Лисицыной заметили, что из ручищи бывшего китобоя вузкую, обтянутую серой замшей ладонь переместилось нечто маленькое, бумажное,квадратное – то ли конвертик, то ли сложенная записка.

Ах, бедняжка, вздохнула Полина Андреевна ипошла себе дальше, с интересом оглядывая священный город.

На счастье, паломнице исключительно повезло спогодой. Неяркое солнце с меланхолическим благодушием освещало золотые верхушкицерквей и колоколен, белью стены монастыря и разноцветные крыши обывательскихдомов. Больше всего вновь прибывшей понравилось то, что яркие краски осени вНовом Арарате еще отнюдь не угасли: деревья стояли желтые, бурые и красные, даи небо голубело совсем не по-ноябрьски. А между тем в Заволжске,располагавшемся много южнее, листва давно уж осыпалась и лужи по утрампокрывались корочкой нечистого льда.

Полина Андреевна вспомнила, как помощниккапитана в рубке рассказывал про какой-то особенный островной “мелкоклимат”,объясняемый причудами теплых течений и, разумеется, Господним расположением кэтим богоспасаемым местам.

Путешественница еще не успела добраться догостиницы, а уже высмотрела все ново-араратские необычности и составила себе одиковинном городе первое впечатление.

Новый Арарат показался Лисицыной городкомславным, разумно устроенным, но в то же время каким-то несчастливым, или, какона мысленно его определила, “бедненьким”. Не в смысле обустройства улиц илискудости построек – с этим-то как раз все было в полном порядке: домадобротные, по большей части каменные, храмы многочисленны и пышны, разве чтоочень уж кряжисты, без возвышающей душу небоустремленности, ну а улицы и вовсезаглядение – ни соринки, ни лужицы. “Бедненьким” Полина Андреевна нарекла городоттого, что он показался ей каким-то очень уж безрадостным, не того она ждалаот близкой к Богу обители.

Несколько времени спустя паломница вычислила ипричину такой обделенности. Но это случилось уже после того, как госпожаЛисицына разместилась в гостинице. Там она перво-наперво объявила, что желаетвручить лично отцу настоятелю пожертвование в пятьсот рублей – и тут же, насамый этот день, получила аудиенцию. Население “Непорочной девы”, включая иприслугу, состояло из одних только женщин, отчего в обстановке нумеровпреобладали вышитые занавесочки, пуфики, подушечки и покрытые чехлами скамеечки– вся эта приторность новой постоялице, привыкшей к простоте монашеской кельи,ужасно не понравилась. А выйдя из женского рая обратно на улицу, ПолинаАндреевна по контрастности вдруг поняла, чем нехорош и сам город.

Он тоже являл собой подобие рая, только неженского, а мужского. Здесь всем заправляли мужчины, всё сделали и устроили посвоему разумению, без оглядки на жен, дочерей или сестер, и оттого городполучился вроде гвардейской казармы: геометрически правильный, опрятный, дажевылизанный, но жить в таком не захочешь.

Сделав это открытие, Лисицына приняласьоглядываться по сторонам с удвоенным любопытством. Так вот какое житье на Землеустроили бы себе мужчины, дай им полную волю! Молиться, махать метлой, обрастибородищами и ходить строем (это Полине Андреевне встретился наряд монастырских“мирохранителей”). Тут-то и стало ей всех жалко: и Новый Арарат, и мужчин, иженщин. Но мужчин все-таки больше, чем женщин, потому что последние без первыхкое-как обходиться еще могут, а вот мужчины, если предоставить их самим себе, точнопропадут. Или озвереют и примутся безобразничать, или впадут в этакую вотбезжизненную сухость. Еще неизвестно, что хуже.

Как уже было сказано, аудиенция увысокопреподобного Виталия щедрой дарительнице была обещана самая незамедлительная,и, покинув гостиницу, путешественница двинулась в сторону монастыря.

Белостенный и многоглавый, он был виден почтииз всех точек города, ибо располагался на той его окраине, что была приподнятавверх и вознесена над озером. От крайних домов до первых предстенных построек,по большей части хозяйственного назначения, дорога шла парком, разбитым повысокому берегу, под каменный срез которого смиренно ложились неутомимые синиеволны.

Идя вдоль озера, Полина Андреевна запахнулашерстяную тальму поплотнее, так как ветер был холодноват, но вглубь парка собрыва не переместилась – больно уж хороший сверху открывался вид на вместилищевод, да и порывистый зефир не столько остужал, сколько освежал.