Через несколько минут, встреченный всеобщимликованием, красавец был наверху. Ни держать себя под руки, ни растирать, нитем более обнимать он никому не позволил. Шел сам, весь синий, трясущийся отхолода, с прилипшей ко лбу косой прядью. Таким, мокрым и вовсе не элегантным,он показался Полине Андреевне еще прекрасней, чем в белоснежном наряде. И не ейодной – это было видно по мечтательным лицам женщин.

Чудесный спасатель рассеянно огляделся и вдругзадержал взгляд на рыжеволосой красивой даме, что смотрела на него не свосторгом, как другие, а скорее с испугом.

Подошел, по-прежнему держа в руке вымокшегощуплого котенка. Спросил, глядя прямо в глаза:

– Вы кто?

– Лисицына, – тихо ответила Полина Андреевна.Зрачки у героя были черные, широкие, а кружки вокруг них светло-синие слазоревым оттенком.

– Вдова, – сама не зная зачем, присовокупилазаробевшая этого взгляда женщина.

– Вдова? – медленно переспросил барин иособенным образом улыбнулся: будто Полина Андреевна лежала перед ним на блюде,разукрашенная петрушкой и сельдереем.

Лисицына непроизвольно попятилась и быстросказала:

– У меня есть Жених.

– Так кто, вдова или невеста? – засмеялсяпрельститель, сверкнув белыми зубами. – А, все равно.

Повернулся, пошел дальше.

Ох, до чего же был хорош! Полина Андреевнанащупала на груди под платьем крестик, сжала его пальцами.

Резануло одно. Спасенного котенка геройшвырнул счастливой девочке под ноги, Даже не взглянув на нее и не слушаясбивчивый благодарный лепет.

Накинул на плечи услужливо поданное пальто(уже не такое ослепительно белое, как прежде), фуражку надел как придется,набекрень.

Ушел и ни разу не оглянулся.

В пределы собственно монастыря госпожаЛисицына ступила, еще не вполне оправившись от взволновавшей ее встречи –раскрасневшаяся, виновато помаргивающая. Однако строгий, торжественный видобители, само обилие иноков и послушников, облаченных в черное, помогли ПолинеАндреевне вернуться в подобающее настроение.

Пройдя мимо главного храма, мимо келейных ихозяйственных корпусов, паломница оказалась во внутренней части монастыря, гдев окружении клумб стояли два нарядных дома – настоятельские и архиерейскиепалаты: в первом квартировал ново-араратский настоятель отец Виталий, второй жепредназначался для размещения высокого начальства, буде

пожелает почтить островные святыни посещением.А надо сказать, что начальство бывало на Ханаане часто – и церковное, исинодское, и светское. Один лишь губернский архиерей, которому вроде бы и ехатьбыло ближе, чем из Москвы или Петербурга, за долгие годы не наведался ни разу.Не из небрежения, а напротив – от уважения к распорядительности архимандрита.Преосвященный любил повторять, что догляд надобен за нерадивыми, а радивыхдоглядывать незачем, и в соответствии с этой максимой предпочитал навещать лишьменее устроенные из подведомственных ему монастырей и благочинии.

Келейник отца Виталия попросил дарительницуобождать в приемной, где по стенам были развешаны иконы вперемежку сархитектурными планами разных строений. Иконам Лисицына поклонилась, планывнимательно рассмотрела, пожалела чахлую гераньку, которой что-то плохо рослосьна подоконнике, а там и к высокопреподобному позвали.

Отец Виталий встретил богомолицу приветливо,благословил с высоты своего исполинского роста и даже к рыжим, выбивавшимсяиз-под платка волосам наклонился, как бы в смысле поцелуя, однако видно было,что дел у настоятеля множество и ему хочется избавиться от приезжей барынькипоскорее.

– На обитель в общем жертвуете или накакое-нибудь особенное дело? – спросил он, раскрывая конторскую книгу иготовясь вписать вдовицыну лепту.

– На полное усмотрение вашеговысокопреподобия, – ответила Полина Андреевна. – А дозволено ли мне будетприсесть?

Виталий вздохнул, поняв, что бездушеспасительной беседы не обойтись – за свое пожертвование съест у него вдоваЛисицына четверть часа, если не больше.

– Да вот сюда пожалуйте, – показал он нанеудобный, специально для подобных случаев заведенный стул: с ребрышками посиденью, с шипастой спинкой – больше четверти часа на таком инквизиторскомседалище и не выдержишь.

Полина Андреевна села, ойкнула, но ничего поповоду удивительного стула не сказала.

Немножко похвалила чудесные араратскиепорядки, чинность и трезвость населения, индустриальные новшества и великолепиепостроек – архимандрит выслушал благосклонно, ибо при желании льстить и гладитьпо шерстке госпожа Лисицына умела превосходно. Затем повернула на существенное,ради чего и было потрачено пятьсот рублей.

– Какое вашему высокопреподобию подспорье –святой Василисков скит! То-то благости, то-то паломников! – радовалась заново-араратцев посетительница. – Мало какая из обителей владеет такимнеоценимым сокровищем.

Виталий скривил круглое, не идущее кдолговязию фигуры лицо.

– Не могу с вами согласиться, дочь моя. Этопрежним настоятелям, кто до меня был, Окольний остров корм давал, а мне, честносказать, от него одна докука. Паломники сейчас в Арарат не столько радиВасилиска, сколько ради отдохновения ездят – и душевного, и телесного. Ведьздесь у нас истинный рай, подобный Эдемскому! Да и без богомольцев, славаГосподу, на ногах крепко стоим. От скита же одно шатание в братии и разброд.Иной раз, верите ли, мечтаю, чтоб постановление Синода вышло – позакрывать всескиты и схиму воспретить, чтоб не нарушались иерархия и порядок. – Настоятельсердито топнул тяжелой ногой – пол отозвался гулом. – Вы, я вижу, женщинаумная, современного образа мыслей, так что уж я с вами откровенно, без обиняков.Что ж это за святость, когда схиигуменом на Окольней закоренелый развратник! А,вы не слыхали? – спросил Виталий, заметив гримасу на лице собеседницы (оченьвозможно, что вызванную не удивлением, а неудобством стула). – Старец Израиль,в прошлом чувственный плотоядник, сущий люцифер сладострастия! Пережил прочихсхимников, и вот извольте – скитоначальник, главный блюститель синеозерскойсвятости, целый год уже. Никак не приберет его Господь. И я, даром чтонастоятель, над назначением сим невластен, ибо на Окольней острове свой устав!

Полина Андреевна сокрушенно покачала головой,сочувствуя.