чем знать о повиновении, которое вы выказали Мадам как верные подданные и добрые французы. Я вручаю ее вам».

«Приезжай скорее, я никогда так сильно не хотел увидеть тебя», – писал Франциск матери. Однако это было невозможно. У Луизы Савойской было слишком много других дел: прежде всего требовалось обеспечить, чтобы Карл V (или его союзник Генрих VIII) после поражения французов не предприняли вторжения в саму Францию. Бургундия (теперь французская, но являвшаяся родовым домом семейства Маргариты Австрийской) вызывала главные опасения, поскольку Карл имел особый интерес возвратить эту часть своего наследства. Подготовили больше кораблей, а возвратившиеся остатки армии Франциска получили жалованье и ободрение. Более того, в сложившихся обстоятельствах Луизе пришлось защищать саму корону от всяческих посягательств на королевскую власть. Разговоры, что регентом следует быть не матери короля, а его ближайшему родственнику-мужчине, быстро прекратились, когда этот вельможа принял предложение занять место в ее совете, однако парижский парламент по-прежнему требовалось завоевать. Луизе пришлось использовать весь свой такт.

Одним из отдельных оснований для недовольств являлся тот факт, что королевская семья проявляла мягкость в отношении новых веяний в религии и расширяла свои права за счет церковной власти. В этом вопросе Луиза, по природе более консервативная, чем ее дети, или, возможно, более богобоязненная, пошла на некоторые уступки: она как никогда нуждалась в поддержке нового папы римского против Испании.

1525 год по всей Европе стал своего рода поворотным моментом в религиозных делах. В Испании инквизиция ужесточила меры против мистически ориентированных иллюминатов в своих рядах; в Германии стал очевиден отход Лютера от основного движения гуманистических реформистов. В том году первые из растущего числа немецких правителей последовали курсом своих городов и присоединились к лютеранам. Там же, где на землях Габсбургов начались крестьянские бунты, они были связаны с религиозной Реформацией, вовсе не к удовольствию Лютера. Именно в этом году более радикальный швейцарский реформатор Ульрих Цвингли ввел новую литургию вместо мессы, а также посвятил французскому королю свой труд «Комментарий к истинной и ложной религии».

Важный принцип новой веры состоял в том, что простые люди должны иметь возможность читать Библию на своих родных языках, а не оставаться ограниченными церковной латынью. Однако в новых обстоятельствах публикацию Библии на языке народа Франции запретили. Наставник Маргариты Бриконне избежал обвинений в ереси только благодаря своим связям при дворе. Тем не менее канцлер Дюпра писал королю Франциску, что мать Маргариты «настолько прекрасно управляет, что полностью реабилитировала наше королевство».

Луиза Савойская добилась настоящего успеха в своей внешней политике. 30 августа мирное соглашение (в котором кардинал Вулси был одним из главных переговорщиков, а Томас Болейн одним из подписантов) восстановило согласие с Англией. Она также отправила послов в Константинополь к султану Оттоманской империи Сулейману Великолепному с предупреждением, что, если он не окажет помощи Франции, Карл V скоро станет «властелином мира». Правда, одна из инициатив Луизы доставила проблемы другой даме.

Маргарита Австрийская приветствовала известия о победе при Павии государственной демонстрацией ликования: фейерверками, шествиями и благодарственными молебнами. Тем не менее ее беспокоило, что уязвимо расположенным Нидерландам может угрожать альянс между Францией и Англией. Соответственно она откликнулась, когда Луиза Савойская прислала в Нидерланды своего помощника, чтобы договориться о полугодовом перемирии. Однако Карл пришел в ярость, услышав, что Маргарита заключила перемирие для подвластных ей территорий, не дождавшись от него представления общего плана: «Не могу скрывать от вас, мадам, что я счел очень странным и весьма неприятным, что это было сделано без учета моих намерений и до получения от меня инструкций и полномочий», – написал он 15 августа. Его договор касательно приостановки военных действий следовало опубликовать немедленно, а ее соглашение рассматривать как «недействительное и аннулированное… потому что я твердо решил лишить его всякой силы и значения». Она по-прежнему его «дорогая мать и тетя», но тем не менее…

Вулси тоже раздосадовало, что Маргарита Австрийская заключила мир с Францией, не обсудив дела с ним. «Я никогда не думал, что после стольких сделанных мадам обещаний и заявлений она первая их нарушит, – сказал кардинал имперским посланникам. – Сложности и неопределенности сложившейся ситуации, которые, как говорят, заставили мадам предпринять этот шаг, не могут служить ему оправданием…»

Находившийся в плену Франциск, напротив, встретил документы, доставленные ему послом Маргариты Австрийской, с радостью и благодарностью. Он передал все вопросы сестре Маргарите Наваррской, которая отправилась в Мадрид на переговоры о мире и освобождении Франциска. Сам Франциск отказался вступать в переговоры, настаивая, что следует ждать прибытия его сестры. Это была благоприятная возможность для Маргариты, и она заявила, что «не пожалеет себя», чтобы помочь брату.

К этому моменту ее уже ничего не связывало. Супруг Маргариты Алансон, практически единственный из дворян, кто избежал гибели в битве при Павии, на обратном пути во Францию был встречен улюлюканьем толпы; его обвиняли и в том, что он приказал отступать, когда в этом не было необходимости, и в том, что он бежал с поля боя. Маргарита писала, что он, «пленник своей свободы», теперь живет как «живой труп». Неизвестно, винила она его или нет (похоже, что ее мать считала Алансона виновным), но Маргарита ухаживала за мужем, когда он смертельно заболел, а после смерти супруга написала Франциску, что ее скорбь «заставила забыть все на свете». Однако три дня спустя Маргарита старательно восстанавливалась, чтобы не огорчать Луизу. «Мне будет хуже, видя, что я бесполезна для вас, – говорила она Франциску, – если буду доставлять беспокойство человеку, который так много делает для вас и вашего дела».

В июле она получила охранную грамоту для проезда по землям империи и снова написала Франциску (троица поддерживала быстрый обмен новостями и стихотворениями), что «страх смерти, попадания в тюрьму и любых других зол стал теперь таким привычным, что для меня это и есть свобода, жизнь, здоровье, слава и честь. Мне кажется, что через них могу разделить вашу судьбу, которую если б могла, то всю взяла бы на себя». Однако к моменту, когда она приготовилась отплыть в конце августа, волнение в Средиземном море стало таким сильным, что вся свита страдала морской болезнью. Сойдя на берег, она ехала по Испании в сопровождении почетного караула, посланного за ней императором. В дороге пришло известие, что Франциск серьезно заболел; новость заставила ее еще больше ускориться. В день Маргарита проезжала 10–12 лье, пока не пришлось оставить большинство ее слуг. «Я не могу избавиться от страха не успеть что-то доделать», – писала она.

Подъезжая к Мадриду, она отправила еще одно письмо товарищу Франциска Монморанси, что «никогда до сих пор не понимала до конца, что такое брат, и