— и никакого мошенства! — Гимназист сипло рассмеялся, в ответ на смех откуда-то сбоку ударил пулемет, пули, источая тихое неземное сияние, прошли над землей, над головами Шаткова и Гимназиста, впились в макушку далекой сосны и будто пилой срезали ее. — В Афганистане так же страшно было? — неожиданно спросил Гимназист.

Вона, «сосед», оказывается, и про то, что Шатков воевал в Афганистане, знает. Ничего не скажешь, «контора глубокого бурения» есть «контора глубокого бурения».

— В Афганистане война настоящая была, — сказал Шатков. — Тут — нет.

— Ладно. — Гимназист положил автомат на камень, вытер ладонью лицо. Дыхание у него сделалось ровным.

Шатков с огорчением подумал о том, что слишком поздно объявился Потапов, объявись он раньше — все сложилось бы иначе. Выходит, и про армейские склады все уже было известно в Москве, и про генерала Кравченко, и про то, в каких скалах, в каких конкретно складах Николаев хранит запасы оружия — все сведения, которые с таким трудом добывал Шатков, добывать было не надо, они были известны Гимназисту, а через него «домику на горке», соответствующему чекистскому управлению. В Москве, в МВД, «домиком на горке» называли огромное здание госбезопасности, расположенное рядом с «Детским миром». Домина этот действительно стоит на горе, на самой вершине крупного московского холма.

Но «соседи», видать, не пожелали делиться с милицейскими оперативниками тем, что знали, либо же потребовалась дополнительная информация и сюда послали Шаткова.

А с другой стороны, Крым уже стал «иноземщиной» и всякие решительные действия со стрельбой могут иметь нехорошие последствия. Дипломатические ноты, угрожающие послания, письма, прочая дребедень…

Как все это надоело!

— Прикрой меня! — попросил Гимназист.

— Ты куда?

— Сейчас увидишь… Прикрой! — Гимназист скорчился, превращаясь в бесформенный скомканный движущийся шарик, почти слившийся с землей, с воздухом в свете единственной оставшейся лампы, которую не смогла взять автоматная очередь — лампа была прикрыта толстым железным абажуром, — оттолкнувшись одной ногой, будто бегун, собравшийся по воздуху пролететь стометровку, и понесся на тот берег ущелья, к кустам, из которых вывалился несколько минут назад.

Выстрелы, прозвучавшие вслед, вреда Гимназисту не причинили — Гимназист оказался проворнее, он одолел дорогу, словно птица, слившись с землей, с пространством, с камнями, о том, что произошло какое-то перемещение, можно было догадаться только по неясной тени — перемахнуло что-то через дорогу, а что именно — не понять. То ли зверь, то ли ночная птица, то ли просто привидение.

Шатков отвечать на выстрелы не стал. Подумал, что все-таки хорошими обезболивающими пилюлями его снабдили в Москве — действуют быстро, дышать после них можно полной грудью, единственный недостаток — их действие так же быстро проходит. Лучше, конечно, сделать укол, блокировать боль, но укол ему может сделать только Гимназист, сам Шатков не сумеет.

Легкие одноразовые шприцы — целых три штуки, — и лекарство у него тоже были с собой, в Москве его собирали не на курортную прогулку, там даже сегодняшний бой просчитали, — собственно, вычислить его было несложно, — там вообще просчитали многое. Многое, но не все.

Кусты на той стороне раздвинулись, из них выглянул Гимназист — лицо его было не разобрать, неясное блеклое пятно не имело ни рта, ни глаз, но это был Гимназист. Гимназист вытянул руки с продолговатым пеналом, похожим на футляр музыкального инструмента, — это был гранатомет. Гимназист напрягся, как опытный спортсмен, — он повторял самого себя, оттолкнулся от камня и проворно, совершенно беззвучно заперебирал ногами… Он будто по воздуху летел.

Впрыгнув в тень холма, он повалился на Шаткова, выплюнул какую-то корку, на лету угодившую ему прямо в зубы.

— Тьфу! — Гимназист выругался. — Хорошо, что деревяшка, а не жаба. Пора нам, друг Шатков, завершить боевые действия хорошим фейерверком. — Гимназист знал даже фамилию Шаткова. Сразу видно — чекист. Похмыкал удивленно: — А в городе-то и не чешутся. Неужели они не слышат эту канонаду?

— А чего слышать? По части военной у Николаева есть хороший защитник — генерал-майор Кравченко. Он явно объявил властям: идут учения.

— Генерал Кравченко сегодня утром арестован в Москве.

Шатков, не удержавшись, присвистнул:

— Неплохо! Оперативно сработано. А я грешным делом думал, что он еще здесь, в Крыму, прохлаждается.

Было тихо. Гимназист вытянул шею, повертел головой. Прошептал:

— Не люблю тишину!

— Я тоже не люблю, — также шепотом отозвался Шатков.

— Оттянись назад, — попросил Гимназист Шаткова, поставил на плечо «музыкальный инструмент». — Пора дать прощальный аккорд и исполнить главную заповедь пулеметчика.

«Заповеди пулеметчика» в ЧК знали также хорошо, как и в МВД и в ГРУ. Гимназист рукой подгреб воздух к себе — попросил Шаткова переместиться немного от гранатомета, потом потыкал пальцем в ухо — береги, мол, уши, чтобы не оглохнуть от выстрела, и нажал на спуск.

Выстрел прозвучал так близко и так сильно, что Шаткова свалило на землю, раненое плечо заныло.

Граната угодила в кузов грузовика, прямо в ящики, снесла на машине крышу, размотала брезент. Раздался взрыв. В машине находились не только автоматы, но и ящики с гранатами.

В воздух полетели исковерканные обугленные ящики, какое-то тряпье, автоматы, облепленные горящей бумагой, потом раздался еще один взрыв. Пламя зонтом накрыло всю площадку. Загорелась вторая машина.

— Все, нам тут делать больше нечего! — Гимназист подхватил автомат, вынырнул из тени на свет. — Уходим! — Махнул автоматом. — Уходим, Шатков, им сейчас не до нас. Через пять минут отрываться будет уже поздно.

Длинная искристая очередь пробила огненный занавес, взрыхлила землю прямо у самых ног Гимназиста, несколько пуль отрикошетили от камней, унеслись в небо — среди звезд появились новые звезды. Шатков, держа автомат одной рукой, ответил также длинной очередью, разрядил рожок до конца, нырнул в тень, выщелкнул из «калашникова» рожок, швырнул его на землю. Из подсумка вытащил запасной. Гимназист не уходил, ждал Шаткова.

— Бежим! Момент удобный!

Момент действительно был удобный. Можно было добежать до «уазика», прыгнуть в него и очутиться в городе раньше Николаева. Впрочем, шансов у Николаева достичь город быстрее Шаткова с Гимназистом совсем не было — легковушки, находившиеся на площадке, горели вместе с грузовиками.

— Темпо, темпо! — подогнал Гимназист. — Всю операцию нам надо завершить сегодня же!

«Нам!» Слово «нам» было произнесено так, что Шатков понял: Гимназист не один, у него есть подручные. Возможно, даже целая команда. Шатков загнал в автомат новый рожок, глянул на полыхающую площадку.

— Ладно! Иди первым, я тебя прикрываю!

Гимназист проворно побежал по дороге вниз, сшибая на ходу камни. Шатков ждал, страховал: если кто-то вздумает кинуться вслед за Гимназистом, Шатков отсечет его.

Добежав до скального выступа, за который сворачивала дорога, Гимназист остановился, вскинул автомат над собой. Шатков, увидев поднятый «калашников», ощутил в груди невольное нытье — почему-то он до сих пор не мог поверить, что