– Но этот похоронный атрибут надоел мне до жути, –ответила я, – мало того что занимает много места и вообще выглядитотвратительно, так еще Бандюша избрал его любимым местом для отдыха, а мнекатегорически не нравится, когда собака спит в гробу!

– Дашенька, – вздохнул режиссер, – если тебеи впрямь некуда девать сей предмет, подари его нам.

– Зачем?

– Мы бедные киношники, вечно экономящие средства.Сериал, который сейчас снимаем, нельзя назвать даже малобюджетным, онкрохотнобюджетный, у нас жалкие копейки. Честно говоря, нам просто повезло свами, потому что сумели сберечь кучу средств, оказавшись в Ложкине. Сняли вашиинтерьеры, машины… Будем работать с животными… И уж совсем подфартило с гробом.В сценарии есть сцена шикарных похорон, поняла?

– Ладно, – кивнула я, – только послеокончания съемок все равно нужно сжечь его.

– Заберем гробик с собой, – пообещал режиссер.

Потом он неожиданно опять обнял меня.

– Ну так как? Приедешь сегодня пораньше? Впрочем, еслихочешь, можем встретиться в городе.

– А твоя жена как посмотрит на эту ситуацию?

– У меня нет жены, – изумился Борис.

– Ты же говорил про сына…

– Мы давно в разводе, я абсолютно свободен, безкаких-либо обязательств…

– А я нет… У меня есть старый любовник, можно сказатьмуж…

– Да? – недоверчиво протянул режиссер. –Что-то он у вас в доме не появляется…

– Сегодня увидишь, – пообещала я и, мигом натянувкуртку, вылетела во двор.

Стоял дикий холод, и оглушала пронзительная тишина, котораябывает только ясным, морозным, ранним утром в деревне. Моментально замерзнув, явлетела в гараж. Надо было надеть шубу, кстати, не помешало бы выпить кофе…Только из-за противного, приставучего мужика приходится спешно уезжать из дома.Интересно, он долго собирается снимать тут свой идиотский сериал? Скольковремени они обычно делаются? Я никогда не смотрю «мыльную» продукцию, вернее,не включаю телевизор, когда идут «семейные» и «любовные» драмы. Воткриминальные истории обожаю. Про Коломбо, ментов и Леху Николаева знаю все.

Прямо из гаража я позвонила Дегтяреву.

– Алло, – пробормотал сонный голос.

– Привет, это я.

– Дарья? – удивился Александр Михайлович, потомпомолчал и в ужасе спросил: – У меня будильник сломался? Который час?

– Полвосьмого.

– Что у вас случилось?! – почти выкрикнулполковник.

– Да ничего, полный порядок.

– Зачем звонишь тогда в такую рань? – сбавил тонДегтярев.

– Приезжай к нам сегодня ужинать…

– И ты проснулась ни свет ни заря, чтобы позвать меня?

– Конечно, боялась, что на работу убежишь!

– Могла не стараться, – вздохнул Дегтярев, –сегодня пятница, я так и так к вам собрался прикатить.

– Хочешь, заеду за тобой?

– Давай.

Договорившись с полковником, я метнулась в Чапаевскийпереулок. Часы показывали четверть девятого, когда «Рено» послушно замер возленужного дома. От души надеясь, что Геннадий не ушел к метро, я взлетела навторой этаж и принялась звонить в дверь. Раздалось шарканье, и дверьраспахнулась.

Я знаю, что пьянство никого не красит. Мой последний муж былзапойным алкоголиком, собственно говоря, именно по этой причине я и разошлась сним в свое время. Некоторые люди могут пить годами, но все равно ухитряютсяприлично выглядеть, другие за месяц превращаются в жалкое подобие человека. Мойбывший муж и стоявший сейчас на пороге Гена Кристалинский были из второйкатегории. Насколько понимаю, еще ранней осенью Геннадий шикарно одевался,посещал дорогой парикмахерский салон, ездил на новенькой иномарке и могпозволить себе любую прихоть. Сейчас мой взгляд упал на чучело.

В темноватом коридоре, держась одной рукой за ободраннуюстену, стояло, покачиваясь, существо, одетое в рваные, грязные джинсы и давноне стиранную, замызганную рубашку. Темные сальные волосы напоминали шерстьнерасчесанной персидской кошки, мутные глазки плавали под красными,воспаленными веками. Пару секунд помятая личность тупо смотрела на меня, потомраздвинула узкие губы, прячущиеся в трехдневной щетине, и просипела:

– Чего надо?

Мне в нос ударил аромат перегара и нечищеных зубов. Стараясьне дышать, я вытащила из сумки бутылку пива и покачала ею перед носом парня.

– Хочешь?

– Давай, – оживился хозяин.

Не выпуская емкость из рук, я шагнула в квартиру и решила навсякий случай уточнить:

– Ты Геннадий Кристалинский?

– Уж не знаю теперь, – вздохнул парень, –раньше и впрямь меня так звали, но теперь, похоже, имя мое «Никак» и звать меня«Никто».

Русский человек – философ от рождения. Французский бомж,или, как называют там людей подобной категории, клошар, веселое, необремененноеникакими особыми думами существо. Летом ночует под мостами, радуясь каждойбутылке дешевого вина, попавшей в руки. Зимой, прячась от сырости и холода,перебирается на какую-нибудь жилплощадь, где коммунами обитают подобные емуэкземпляры. Бродяга-француз не корчит из себя Сартра и Камю в одном флаконе.Чаще всего он честно признается: да, пью, потому что обожаю такой образ жизни.Времяпрепровождение в коробке из-под холодильника на берегу Сены милее мне, чемскучное, буржуазное прозябание. Клошар доволен собой и окружающим миром.Милостыню он клянчит весело, не ноя и не жалуясь… Кстати, малочисленныепарижские нищие, которых, впрочем, вы никогда не встретите на Больших бульварахили Елисейских Полях, никогда не стоят просто с протянутой рукой. Они пытаютсяхоть как-то закамуфлировать свою деятельность. Делают вид, что торгуютспичками, или пытаются играть на гитаре.

Российский алкоголик мигом объяснит вам, что вступить наотвратительный путь пьянства его заставила жуткая трагедия, достойная статьсюжетом для Федора Михайловича Достоевского. Наш пьющий соотечественникмучается, постоянно испытывает комплекс вины, стенает, плачет, ноет, портяжизнь не только себе, но и всем окружающим. Вот он, дрожа от похмелья, дергаетвас за рукав возле ларька и бормочет:

– Умоляю, один рублик, на лекарство для смертельнобольного ребенка, я – ветеран афганской войны, потерял половину внутренностей…