«Мы тебе, брату своему, за Магмет-Гиреевские поминки не постояли, но в Москве был пожар большой, и книги, в которых те поминки значились, потерялись, а который ты нам счёт прислал Магмет-Гиреевым поминкам, то здесь старые люди говорят, что столько никогда не посылалось, и ты бы, брат наш, этот счёт пересмотрел и дал нам знать, как тебе с нами вперёд в дружбе и братстве быть...»

Едва ли он серьёзно рассчитывает, что эта забавная волокита удержит неисправимого хищника от грабительского похода совместно с грозным Селимовым зятем. Однако он знает, что времени у него остаётся в обрез, что необходимо выторговать хотя бы месяц-другой и приготовиться к битве. Успешные переговоры между поляками и Селимом лишний раз подтверждают добытые сведения, насколько вероятно отпадение Пскова и Великого Новгорода если не открытым, самовольным выходом из состава Московского царства, то предательством, подобным Изборску, в самом начале нашествия, едва литовские полки придвинутся к рубежам. К тому же нельзя исключить, что в эти осенние месяцы, полные тревожного ожидания новых бед, он получает из Пскова и Великого Новгорода новые сведения о характере и серьёзности сговора между новгородским духовенством, новгородским боярством, с одной стороны, и посланцами Радзивилла, с другой. Не совсем ясные сведения, полученные во время дознания от новгородского подьячего Антона Свиязева и принесённые лазутчиками из неблагополучных, несколько раз усмиряемых, но не усмирившихся до гонца городов, Иоанн дополняет событиями недавней истории, известными ему досконально не по одним архивам и летописям, но также, по всей вероятности, из поучений митрополита Макария, долго служившего новгородским архиепископом, ещё дольше хлопотавшего о примерной чистоте православия, и душа его не может не содрогнуться от ужаса: несчастье чернейшего свойства надвигается с той стороны не на одно Московское царство, но уже на всё православие, на самые основания вероучения и грозит ему полным уничтожением. Приблизительно восемь или девять десятилетий назад среди в первую очередь новгородских попов, затем в среде высшего новгородского духовенства, затем в среде новгородских служилых и торговых людей, подьячих и посадского люда стала распространяться ненавистная и крайне опасная ересь, мало-помалу переместилась в Москву, захватила в свои мерзкие лапы митрополита Зосиму, окружение царевича Дмитрия и самого царевича Дмитрия, которого дедушка только что громогласно провозгласил своим соправителем. Уже тогда еретики изготовились захватить верховную власть на Русской земле, искоренить православие, уже тогда злокозненная Литва готова была поддержать царевича Дмитрия в его беспощадной борьбе против неприятеля веры христианской, как там злонамеренно и облыжно именовали будущего великого князя Василия, отца Иоанна. Ересь ни на каких условиях не способна мирно существовать с православием. Новому Завету, излагающему земную жизнь и подвиги Иисуса Христа, еретики противопоставляют и предпочитают Ветхий Завет. Толкуя его, они напрочь отвергают фундаментальное учение о троичности, триединстве христианского Бога, поскольку Ветхий Завет повсюду говорит только о Боге едином. Следуя своим заблуждениям, еретики Великого Новгорода и Пскова отказываются поклоняться иконам, которые именуют кумирами, идолами, отвергают иерархию и монашество, с особенной настойчивостью нападают на мздоимство и любостяжание православного духовенства. Псковский летописец, приверженный ереси, ещё в конце прошлого века заносит:

«Великый вселенных учитель Павел, апостол Христов, корень всем злым сребролюбием наричает и второе кумирослужение именуете, яко творит человек на уповати, а не на Божие упование надея тися...»

Начав с позора мздоимства и любостяжания, известного всем, отвергнув святость икон и монашество, тамошние еретики посягают на основы основ православия, на его мистические корни, догматическое предание и организацию, отказываются признать божественную сущность Иисуса Христа и Божьей Матери, особенно почитаемой в Русской земле, не признают чудотворцев и чудеса, не поклоняются православному кресту, молятся «по-жидовски», празднуют субботу, а не воскресенье, поскольку отвергают воскресение Христа и его вознесение на небеса, отрицают возможность второго пришествия, не признают воскресения из мёртвых, о чём таким образом рассуждает впавший в ересь Зосима:

«А что то Царство Небесное? А что то второе пришествие? А что то воскресение из мёртвых? Ничего того несть, умер кто ин, то умер, по та места и был...»

Тамошние еретики противостоят православию во всём, о чём бы речь ни зашла, они усиленно изучают астрономию, увлекаются предсказаниями по звёздам, имеют таблицы, по которым исчисляют фазы Луны и предрекают затмения, тогда как таблицы этого рода православная церковь отвергает как чародейство и чернокнижие, и утверждают по ним, что в 7000 году от сотворения мира, то есть в 1492 году от рождения Христа, не случится конец света, которого с ужасом ждут христиане всех вероисповеданий и толков. Не одна астрономия, не одно гаданье по звёздам занимает этих людей. Они знакомы с некоторыми трактатами древней греческой, то есть языческой, философии, что и само по себе неприемлемо для православия, изучают «Логику» еврейского философа Моисея Маймонида, которая является довольно верной компиляцией работ арабского учёного Газали и содержит сведения о началах логики и некоторых проблемах теоретической математики, необходимой в астрономии и астрологии, славянский перевод «Пятикнижия» Моисеева перерабатывается ими по еврейскому оригиналу и в духе собственно еврейского понимания этого старинного текста, противного христианству, у них имеет хождение собрание христианских писателей, какого нет ни в одной из библиотек, заведённых в православных монастырях, так что православным богословам подчас нечего возразить на те опровержения христианских авторов, которые выдвигают тамошние еретики, к тому же они владеют многочисленной литературой, опровергающей христианство, на которую они обыкновенно ссылаются. Характерно для них: они мало заботятся о распространении своих подрывных идей среди посадского люда. Они считают более верным для достижения своих целей, более необходимым в первую очередь проникать в среду высшего духовенства и царского окружения, что и удалось им с большим успехом при великом князе Иване Васильевиче, который лишь в самый последний момент успел спохватиться и провести розыск в опоганенных ересью кругах новгородского и псковского духовенства. Тогда изобличённые еретики были подвергнуты казни посредством сожжения, однако в сеть розыска, несмотря на жестокие пытки, попало всего-навсего двадцать семь человек, главным образом рядовых, приходских попов, дьяконов и клирошан. Высшим иерархам, вдохновителям и разносчикам ереси, удалось ускользнуть под завесой строжайшим образом охраняемой тайны, а может быть, потому, что заплечных дел мастера не слишком старались добраться до истины или были подкуплены ими. Ускользнуть предводителям и многим участникам секты тем было легче, что они именно хранят свои идеи и своё сообщество в неприступной, жестокими клятвами оберегаемой тайне, подобно иезуитам или масонам, столь плотной, столь непроницаемой тайне, что вплоть до наших дней узнать о них мало что удалось. Больше того, членам секты предписывается держать ересь тайно, явно лишь православие. Эти оборотни охотно принимают православие, но принимают они его ложно, ложно постригаются в монахи, ложно принимают сан вплоть до архиепископа и митрополита, как уже было проделано ими с митрополитом Зосимой, единственно ради того, чтобы, захватив верховную власть, разрушить православие изнутри и привести непокорное Московское царство в подданство польского короля, во имя чего им дозволяется давать ложные клятвы, что делает сектантов неразличимыми в будничной жизни и трудноуловимыми в ходе дознания, во время которого они, не сморгнув глазом, выдают себя за христиан. Расчёт их, видимо, прост: как только, извиваясь ужом, они захватят в свои лицемерные лапы верховную власть, сначала церковную, затем с её помощью светскую, недаром архиепископ Пимен с такой настойчивостью обхаживает царя и великого князя, так под давлением власти простые люди, неграмотные, не просвещённые книжным учением, большей частью в своём православии не идущие дальше «Отче наш» и «Господи, прости», примут всё, что сверху изольётся на них.