он и в подтверждение своих намерений помахал кухонным полотенцем. – Обещаю, больше не буду! Зайди, пожалуйста, ко мне!

«Эти женщины склонны придираться к мелочам, – подумал с ворчанием Забродов, застегивая ремень и рубашку. – Такое с каждым мужиком случается. Только хорошо, когда этого никто не видит. А она так бесцеремонно заявила об этом, сама-то не смутилась, а как будто хотела увидеть мою реакцию».

Илларион присел на корточки и с расстройством взглянул на сбитые со стены часы. Он бы так не расстраивался, если бы часы были обыкновенными, подумаешь там, но эти часы были подарком Пигулевского, и было им лет сто, а погибли совсем банально – от руки женщины, метнувшей снежок. «Вот так и меня она погубит! – проворчал Забродов, оглядывая то, что осталось от часов, и приходя к выводу, что теперь лучшее для них место – ближайший мусоропровод. Под ногами хрустело стекло, часы развалились, как будто были склеены самым дешевым клеем, и весь механизм рассыпался на запчасти. Конечно же, Илларион не мог совершить столь варварский поступок и выбросить часы в мусорный ящик, это он так в сердцах подумал, а поостыв, собрал совком оставшееся от них крошево. Есть такие умельцы, что из ничего тебе любую вещь сделают, вот к ним-то и надо идти.

В дверь позвонили, и Илларион пошел открывать, стараясь сохранять самообладание, хотя очень трудно было идти разогнувшись, так и хотелось растянуться на полу, где придется. «Прихватило в самый неподходящий момент, – с отчаянием подумал Забродов. – Мне еще столько дел делать, а я тут еле хожу».

– Привет, Илларион! Как я тебя? Ты даже пощады запросил! – сказала Катя, проходя в коридор, словно в свою квартиру. Сразу разулась и прошла в комнату. – Не удивляйся, у меня сегодня чудесное настроение, так что можешь считать, что твоя шалость сошла тебе с рук.

– Ты мне, между прочим, старинные часы разбила. Им было почти сто лет, а теперь вот не знаю, оживут они или станут обыкновенным хламом.

– Не будь Плюшкиным, Илларион. Старина – это хорошо, но, по-моему, гораздо лучше сходить в музей, чем собирать ее дома. Я в голову тебе целилась, чтобы охладить немножко, но рука дрогнула, вот так и получилось.

– Лучше не бывает, – заметил Забродов. – Интересно, как бы ты отреагировала, если бы я разбил зеркало или стекло в твоей машине?

– Как на обыкновенное хулиганство. Наверное, не так спокойно, как ты. Можешь считать это комплиментом. – Катя вела себя так, словно заранее подготовилась к встрече с Забродовым и была готова ответить на его любой вопрос.

– Ладно, опустим. Я сам виноват. Смотрю, ты приехала и паркуешься, дай, думаю, пошучу.

– К твоим шуткам невозможно привыкнуть. – перебила его Катя. – Интересно, есть ли люди, которые могли бы оценить их по достоинству?

– Это тоже можно считать комплиментом? Да, кстати, мне понадобится твоя небольшая помощь.

– Хм, – Катя посмотрела на него оценивающе. – А что мне за это будет?

– А ты, оказывается, не такая простая, как я думал. А меня еще обвиняешь в отсутствии чувства юмоpa! – упрекнул ее Забродов, еле сдерживаясь, чтобы лицо не скривилось в болезненной гримасе. Правда, от Кати трудно было что-то скрыть.

– Ты совсем не понимаешь женщин! Я только пошутила, а ты принял мои слова всерьез! Я самая настоящая альтруистка! Что с тобой происходит, Илларион? Ты сидишь в кресле с таким выражением лица, как будто что-то умалчиваешь, прячешь от меня. Ну-ка сознавайся, я хоть и будущий психолог, Илларион, но с таким удивительным человеком, как ты, сталкиваюсь впервые. Твои поступки труднопредсказуемы.

– А вот это уже точно комплимент. Наверно, нет ничего худшего в характере человека, чем предсказуемость. Всегда должна быть какая-то тайна.

– Не обольщайся, Илларион, я еще могу изменить свое мнение. Мое настроение переменчиво, как погода, так что говори, пока я на тебя не рассердилась. И кстати, что-то ты забыл о своем гостеприимстве, не предложил мне выпить даже чаю.

«Ну и дурак же ты, Забродов, – обругал себя Илларион. – Забыл о такой важной мелочи. Действительно, мог бы и чаю предложить».

Тут Илларион прокололся, позабыв о застуженной спине, резко поднялся с кресла, собираясь с готовностью проштрафившегося официанта бежать на кухню, но лицо его исказилось гримасой боли, и он опустился назад.

– Илларион, что с тобой? – Катя всполошилась, вскочив со своего места. – Тебе плохо? Где лекарства? Я вызову «скорую»!

– Да у меня не приступ, – проворчал Забродов, к которому вернулся дар речи. – Спина побаливает немного. Я застудил вчера. А сегодня выяснилось, что у меня нет ни одного тюбика мази.

– А еще решил поиграть со мной в снежки! – упрекнула его Катя. – Открыл окно, как будто на дворе лето! Я сбегаю к себе за мазью и натру тебе спину, и даже не вздумай возражать.

Забродов хотел было поблагодарить ее за заботу, но она уже умчалась.

«Не женщина, а ураган, – подумал Илларион. – Какая она? Я так и не понял за это время. Она все время какая-то разная. Но если рассуждать трезво – тебе, Забродов, с ней повезло. Знакомство ваше еще шапочное, а она уже преспокойно сидит в квартире у незнакомого мужчины, пьет у него чай и бежит за мазью, чтобы натирать ему спину! Она тебе доверяет. Главное – все не испортить».

Катя вернулась так быстро, что Забродов даже удивился; он бы, наверное, с полчаса искал лекарство, а она управилась мгновенно, словно тюбик с мазью лежал у нее под самым носом.

– Ложись на кровать и снимай рубашку, – строго приказала она, и Илларион подчинился.

– Можешь мне еще и массаж сделать. – Забродов расслабился и, наверное, чувствовал себя как шейх, над которым хлопочут наложницы.

– Это еще надо заслужить, – сказала Катя, втирая мазь, неприятный запах которой уже распространялся по квартире. – Ты меня сегодня сильно напугал! Ты хоть подумал, что со мной могло случиться, если бы я упала из-за твоего дурацкого снежка?

– Я подумал только после того, как кинул, – честно признался Забродов.

– Вот видишь! Напугал меня до смерти, а еще хочешь, чтобы я тебе массировала спину. У тебя и так достаточно привилегированное положение, учитывая то, как долго мы знакомы, так что будь благодарным хоть за это.

– Я благодарен, – ответил