Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Позвонить, что ли, Сорокину и сказать, что встреча отменяется из-за того, что его закрыла дома соседка? – размышлял Илларион. – На смех поднимет! Скажет, с каких это пор ты стал бабником?»
Забродов заскрежетал зубами от безвыходной ситуации. Но все же решение нашлось. «На время переквалифицируюсь в домушника, – решил Илларион. – Дверь в свою квартиру взламывать не воспрещается. К тому же нужно освежить навыки. Практика все-таки необходима».
Для Забродова всегда было проще найти спрятанный в тайнике пистолет или набор отмычек, чем, скажем, вспомнить, где лежит второй комплект ключей или что у него находится в холодильнике. Эти повседневные мелочи как-то быстро вылетали из его головы, и он ничего не мог с этим поделать.
Илларион вернулся в комнату, отсчитал третью полку сверху, восьмую книгу слева и, бережно достав раритетное издание Макиавелли, сунул руку в освободившееся пространство, осторожно подвигая книги по направлению к себе. Наконец он нащупал на стенке слегка выдающееся пространство и легонько нажал рукой. Крышечка легко скользнула, и он просунул руку в углубление, извлекая оттуда небольшой футлярчик, похожий на футлярчик для маникюрного набора, только там был набор отмычек. Илларион закрыл тайничок и придвинул книги обратно, водворив «Государя» на его положенное место. Забродов не мог вспомнить, когда пользовался отмычкой последний раз. Чужие двери он вскрывать не собирался, а держал этот набор на тот случай, если потеряет ключ или, бывает, если ключ сломается в замочной скважине. Конечно, Забродов прекрасно знал, что работает он непрофессионально, потому и не рискнул вчера на Джанкойской вскрывать дверь отмычкой, а здесь он может делать все что угодно.
Илларион, стараясь не делать резких движений, чтобы не провоцировать боль в спине, и взяв вращатель, очень смахивавший на дверную ручку, осторожно вставил его в нижнюю часть ключевой прорези и слегка надавил им влево, в ту сторону, куда открывался замок. Осторожно сунул отмычку и принялся перебирать штифты, определяя, какой же из них прижат сильнее остальных. Забродов напряженно вслушивался, затем слегка надавил на штифт и почувствовал, как цилиндр замка слегка повернулся. Капельки пота выступили на лбу. И так надо было перебрать отмычкой каждой штифт, не уменьшая давление, оказываемое вращателем. Илларион подумал, что нелегкое это дело быть домушником. У него-то замок простой, и он может никого не опасаться, можно сказать, работает в легких условиях. А вот попробуй так быстро все штифты перебрать в чужом замке, на лестничной площадке, когда в любой момент может произойти какая-нибудь досадная случайность.
От напряжения у Забродова вновь заныла спина, но он терпеливо, раз за разом надавливал на штифты до тех пор, пока цилиндр замка не повернулся в необходимое положение. Забродов похвалил себя за успешное преодоление непредвиденной трудности, на которое у него ушло двенадцать минут. Ключи он мог бы искать гораздо дольше. Затем он спрятал футлярчик в дубленку и, закрыв дверь на нижний кнопочный замок, сбежал вниз по лестнице.
Илларион вышел во двор, щелкнул зажигалкой и выпустил несколько клубов дыма. Первая сигарета за день, потому и курил с остервенелым удовольствием. Он вышел из двора и стал у дороги, чтобы остановить бомбилу. Не привык Илларион бомбил останавливать и передоверять свою жизнь в чужие руки, а теперь придется, или Забродову светит участь и похуже: добираться общественным транспортом, а спину ломит так, словно накануне он в одиночку разгрузил несколько фур.
«Всегда так бывает, – подумал Забродов. – Где тонко, там и рвется. Ответственный момент, а спина подвела. А что значит спина? Это и драться толком не сможешь, не побежишь, да и из пистолета будешь плохо стрелять. Одно дело – правая или левая рука побаливает, еще можно как-то справиться, а вот спина – связующее звено».
Пистолет Илларион вычистил и прихватил с собой на всякий случай. Последние события заставили Забродова повысить свою бдительность. Он внимательно изучил телефон Карася и содержимое записной книжки. Ни одного имени. И не было ни входящих, ни исходящих звонков. Или, может, он их стер, если они и были?
На всякий случай Илларион его выключил, а то оборудование у людей бывает всякое, по GSM-сигналу в нынешнее время проще простого вычислить человека. А номер Илларион не проверял. Не будет же он с мобильника Карася на свой звонить. Еще потом в убийстве заподозрят или начнут подозревать в связях с криминальным миром. А Забродову ни к чему портить свою репутацию, он человек честный, без криминальных наклонностей, просто волей судеб выполняет свою работенку, предназначение которой – очищать землю от всяких гадов. Вот, скажем, если бы не было плохих людей, то Тихий был бы до сих пор жив и не завертелась бы эта карусель. Но плохие люди есть, и они убили хорошего человека, в котором Забродов души не чаял, а значит, он, если считает себя настоящим другом, должен вмешаться. И уже вмешался и потихоньку начал распутывать этот клубок.
Илларион сильно опаздывал и уже предвидел, что сегодня ему придется стать жертвой недовольства Сорокина. Судя по всему, внешность Забродова не внушала доверия проезжавшим мимо водителям, и вот уже пятая машина проехала мимо, чуть не обдав его фонтаном грязи. Забродов помахал вслед кулаком и лишний раз пожалел о том, что его машина стоит на Джанкойской.
Наконец водитель «жигуленка», заляпанного грязью, поверил внешности Забродова и остановился. Илларион, приоткрыв дверцу, склонился, и его лицо прорезала гримаса боли. Он заметил, как водитель перетрухнул и, наверное, пожалел о проявленной инициативе, но уже было поздно, потому что Забродов плюхнулся рядом с ним на сиденье и сказал ехать на Патриаршие.
– Сейчас там холодно, – сказал бомбила, пытаясь наладить контакт с угрюмым пассажиром, как будто тот собирался осматривать достопримечательности города.
– Нормально, – ответил Илларион. – И закройте окошко. Мне спину продуло вчера.
– Выпей сто грамм – и как рукой снимет, – бомбила перешел на «ты» и, похоже, был не прочь загрузить Забродова какой-нибудь чепухой.
– Давайте на «вы». Первый раз видимся, – сказал Забродов и бросил на бомбилу красноречивый взгляд, дающий понять, что вести праздные разговоры он не намерен.
Бомбила заткнулся и молчал весь остаток пути, чем облегчил участь Забродова, который сейчас меньше всего желал разговаривать.