– Еще до того, как вас… до вашего приезда, – деликатновыразилась Грушенька. – И до войны. Зимой, в начале четырнадцатого года. Это наменя так ужасно подействовало… Мне девятнадцать, я знаю, что красива, за мноймногие ухаживают, а я ни в кого не влюблена. Я не могу влюбиться! Просто боюсь.У меня те две смерти, которые из-за меня случились, те два горя, которые япережила, как будто выжгли что-то в сердце. Вы понимаете?

Марина медленно кивнула:

– Грушенька, я поняла. Ты хотела мне сказать, что не можешьлюбить Мартина. Ну и хорошо. Значит, меньше горевать будешь, когда он решитсябежать.

Нет, Андреас не говорил ей, что среди его товарищей побегству будет Мартин, Марина просто сложила два и два и получила четыре. Ужочень заговорщический вид был у мужчин, когда они разговаривали в «Чашке чая».И так волновался руководитель оркестра, предупреждая Мартина о возможныхнеприятностях. Наверное, разговор тогда шел именно о побеге…

– Бежать?! – воскликнула Грушенька. – С чего вы взяли?Откуда вы знаете? Мартин сказал вам? Но каким образом? Вы встречались?

Да, Грушенька не лгала – она была равнодушна к Мартину. Нитени ревности не прозвучало в голосе – только любопытство.

– Если я тебе скажу, ты отцу не выдашь? – быстро спросилаМарина.

– Никогда, – так же быстро ответила Грушенька.

Марине смертельно захотелось рассказать ей про Андреаса, проте несколько часов упоительных ночных объятий. Поделиться своим счастьем хоть скем-то! Показать Грушеньке, которая всегда смотрит на нее с недоуменнымсочувствием и даже с жалостью, что она, ссыльная, брошенная, одинокая женщина,мать невесть от кого прижитого ребенка, смогла стать предметом бешеной страсти.

Марина осеклась в самую последнюю минуту!

Нельзя. Эта девчонка из стана врагов. Если ей взбредет вголову хоть что-то где-то ляпнуть…

– Я скажу тебе потом, когда ты выполнишь мою просьбу, –ответила уклончиво.

Верный ход: ох, как заблестели глаза у любопытной маленькоймышки, которая прямиком бежит в расставленную мышеловку!

– Все, что хотите, Мариночка Игнатьевна! Все, что хотите,сделаю!

– Поклянись.

– Христом Богом клянусь! – Грушенька обмахнулась широкимкрестом. – Да провалиться мне на этом месте! – И спохватилась наконец: – А чтосделать-то надо?

– Я хочу, чтобы ты сейчас пошла со мной в «Чашку чая» ипередала Мартину записку, – сказала Марина. И, увидев, как потемнели испуганноглаза Грушеньки, как откинулась назад ее голова, как задрожали губы, словноготовясь взять назад свою глупую клятву, как стиснулись испуганно руки,угрожающе нахмурилась: – А не то отец твой узнает все о твоих танцах с ним, отом, что он тебе в любви признавался, а ты к нему на свидания бегала.

– Я?! – нелепо раскрыла рот Грушенька. – Но это неправда!

– А ты докажи! – злорадно усмехнулась Марина и, закрепляясвою власть над Грушенькой, добавила: – То, что ты с ним танцевала неприличныйтанец в обнимку, кто угодно подтвердит. А поверив в это, отец твой и во всеостальное поверит… особенно если я скажу, что вы с австрийцем у менявстречались. И тогда тебе несдобровать!

По боли, отразившейся в Грушенькиных глазах, Марина поняла,что сделала верный ход: Васильев и впрямь поверит дурным слухам о дочери. Нучто ж, сама виновата! Береги, как говорится, честь смолоду!

* * *

Завидев издали вагон конки, стоявший около первойпочтово-телеграфной конторы, Шурка пустился бегом, однако старался, вышло, зря:вагон долго еще не трогался. Мальчишка, изображавший из себя вагоновожатого,уныло ковырял в носу.

– Когда отправление? – спросил Шурка.

– Встречный с рельсов сошел, – буркнул мальчишка. – Какподнимут, так и поедем. Надо быть, скоро.

Вагон стоял, такое впечатление, давно – все места заняты. Восновном это были чиновники, женщины, молодые поручики и седой генерал.

Шурка поднялся на империал. [4] Там еще нашлось два или трисвободных места, однако наверху немилосердно дуло, и Шурка вновь спустился ввагон.

Он притулился на задней площадке и вынул из кармана «Энскийлисток». Ничего особенного в этом не было: еще двое или трое пассажиров держалив руках газеты. Но они-то читали просто газету , а Шурка наслаждался свежимматерьяльчиком Пера!

Назывался он «Кровавые забавы» и был написан после посещениярепортером Русановым петушиных боев в тайном притоне в Гордеевке. Все забавытакого рода были с войной запрещены, однако Шурка немыслимым образом о притонепрознал, еще более немыслимым путем нашел туда доступ – и вот, пожалуйста, дална полосу матерьяльчик столь острый, что сам господин Смольников телефонировалТараканову, восхищался пронырливостью его репортера и сетовал, что агентысыскного отдела о данном пристанище азартных игр знать не знали. И дажевездесущий Охтин принужден был досадливо крякнуть и признать, что недоглядел,прошляпил, проштрафился, в то время как господин Перо оказался на высоте. И нев первый уже раз!