Услышав от редактора о его звонке, Шурка, против ожидания,ничуть не обрадовался и не возгордился, а подумал, что теперь его отношения сОхтиным, пожалуй, станут еще прохладней. Кому из опытных агентов сыскного будетприятно, коли их обскачет на вороных какой-то репортеришка! Да и не обскакиватьОхтина хотел Шурка, а наоборот – работать с ним вместе… Вот уже полгодаРусанов-младший вовсю работал в «Энском листке», печатался чуть не в каждомномере, однако работой своей был не слишком-то доволен. Острая заметка«Кровавые забавы» была исключением из унылого правила – Шурка большей частьюисправно писал о плохой работе городского трамвая, о дурном качестве энскойтелефонии, о спекулянтах, которые припрятали сахар и не продают его, обезобразном качестве очистки энских улиц, о тягостной нехватке мяса. А мечталон вести колонку «Уголовной хроники». Агент Охтин, на знакомство с которымШурка возлагал такие надежды, чудится, совсем забыл, как они вместе – да-да,вместе! – пытались разгадать причину убийства репортера Кандыбина и, главное,загадки объявлений беженцев. Охтин забрал с собой странные листки спереписанными объявлениями – и словно в воду канул. Все попытки Шуркиподобраться к сыскному отделу, свести дружбу или хотя бы шапочное знакомство сего агентами и получать регулярный матерьяльчик для «Уголовной хроники»оказывались напрасными, ибо Охтин ни на дружбу, ни даже на контакты служебныенипочем не шел. А теперь, после «Кровавых забав», небось еще больше разобидится…

– Да что ж такое, господа! – возопил в эту минуту стоявшийрядом с Шуркой немолодой чиновник в вицмундире. – Сколько же стоять можно, а?Ну должен же быть какой-то предел!

– Не по нраву – пешком ступайте, – фыркнула вошедшая в вагонособа в синем суконном берете и с брезентовой сумкой через плечо. Это былапредставительница нового класса общества, родившегося уже после начала войны,когда мужчин-кондукторов призвали в действующую армию. Называлась сия особа«кондукторшей», и, похоже, она знала себе цену. Куда до нее какому-то тамрепортеру Русанову! – До Сенной идти-то полчаса, большое дело, подумаешь!

– В прежнее время, не теряя ни минуты, я давно бы соскочил свашей, с позволения сказать, конки и отправился пешком. Но теперь… – вздохнулчиновник. – Я не банкир, не пароходчик, не кондуктор железной дороги. Увы, ядаже не грузчик или мелочный торговец. Я всего только обыкновенный служащий ине могу еженедельно бросать тридцать рублей на ботинки на картонной подошве!

Шурка Русанов неловко повозил ногами. Сестра, поглядев вчерана его изношенные в беготне по городу башмаки, сама сходила в обувную лавку ипринесла новые ботинки на неснашиваемой подметке, называемой «американскийрезиновый ход». Стоили они около ста рублей, и Шурка теперь чувствовал себянеловко. Такие ботинки осенью шестнадцатого года могли себе позволить разве чтомиллионеры. Ну да они с сестрой и были миллионеры…

В ту минуту где-то вдали на Большой Печерской раздалосьтреньканье звонка встречной конки, что было знаком для отправления ждущейконки. Слава Богу, вагоновожатый дал сигнал! Значит, вагон вот-вот тронется.

С лиц пассажиров исчезло желчное выражение. Чудилось, всевраз переменили свое отношение к жизни и чуть ли не с радостью отдаваликондукторше пятачки, получая взамен билеты.

В последнюю минуту перед отправлением в вагон вскочиладевушка в простенькой косынке, бледная, в какой-то обтерханной кофте и юбке смахрами по подолу. Но убогость ее туалета замечалась уже потом, а первыйвзгляд, упавший на ее нежное, тонкое лицо, мог лишь радовать любое существомужского пола. К примеру, Шурка смотрел на нее с удовольствием.

Офицеры, развалившиеся на сиденьях, тоже ели ее глазами.Один причмокнул губами. Второй присвистнул. Двое других обменялисьодобрительными взглядами, и кто-то из них пропел чуть слышно:

Пупсик, мой милый пупсик,

Хочу за ручку гулять с тобой…

Девушка, которая оглядывалась в поисках свободного места,опустила глаза.

– Прошу вас, садитесь, сударыня, – спокойно сказал старыйгенерал, поднимаясь и уступая ей место. – Я охотно взойду на империал.

Он подождал, пока смущенная барышня сядет, и быстро,по-молодому, поднялся наверх.

– Вот так! – довольно сказал чиновник. – Вот это офицер,сразу видно!

Четверо поручиков, словно по команде, вскочили и опрометьюкинулись туда же, на империал. Физиономии их были переконфужены. Хороший урокполучили!

– Садитесь, молодой человек, – сказал чиновник Шурке,занимая освободившееся место. – В ногах правды нет.

– Обилечивайтесь, господа хорошие, – выкрикнула кондукторша.

«Надо записать словечко, – подумал Шурка, доставая кошелек.– А впрочем, такая прелесть и сама запомнится!»

Девушка в платочке подала кондукторше пятикопеечный «бон».

Кондукторша поднесла его к носу и, внимательно рассмотрев,вернула со словами:

– Я не возьму такого пятачка.

– То есть? – удивилась девушка.

– Тоись не приказано брать затасканных денег. Не примут егоу меня кассиры!

– А мне какое дело? – пожала девушка плечами.

– А такое, – возвысила голос кондукторша, – что я на вассвоих пятачков тратить не намерена. Либо другой давайте, либо вылезайте извагона.

По лицу этой особы было видно, что ее решение непреклонно.Легче убедить каменную стену, чем заставить кондукторшу принять от хорошенькой(«Ага!» – понимающе подумал Шурка) девушки и правда довольно затертый «бон».

Видимо, та решила смириться. Она снова сунула руку вкарманчик юбки, вынула совершенно новый четвертной и с насмешливой улыбкойпротянула его кондукторше:

– Ну а эти-то деньги не затасканные?

Кондукторша, глянув уничтожающе, молча повернулась и ткнулаперстом куда-то в сторону. Оказалось, там находится вывеска, гласившая: «Просимне затруднять служащих разменом крупных денег!»

Теперь уже улыбалась не девушка, а кондукторша…

Но тут же улыбка исчезла с ее лица. Девушка вскочила и,угрожающе нагнув голову, двинулась вперед.

Кондукторша отскочила:

– Васька! Стой! Здеся безбилетница разоряется!

Васька, видимо, не слышал ничего в своей кабине. Вагондвигался вперед, девушка шла на кондукторшу с нехорошим блеском в глазах.