два месяца до начала поминовения с позволения дирекции тюрьмы, я организовывал конференции для всех заключенных. Один раз в неделю после вечернего отдыха заключенные выходили из своих камер в холл, чтобы выслушать свидетельство, которое они подготовили для произнесения в период поминовения.

На таком собрании однажды я объявил моим коллегам по тюрьме предварительную программу на поминальную неделю и говорил с ними о необходимом поведении в этот период. Тишина, спокойствие, сочувствие и способность выслушать – такими были мои призывы к порядку, которые я адресовал моим сокамерникам.

Я напомнил всем о необходимости воздерживаться от слов и поступков, которые могут травмировать выживших в геноциде. Затем я попросил заключенных регулярно сообщать в координационный комитет информацию, касающуюся случаев травматизма или об опасности любых конфликтов, которые могут иметь место между заключенными в этот период. Я хотел, чтобы этот период был моментом тишины, спокойствия, размышлений, сочувствия, моментом кротости и человечности.

Конференции, которые я проводил вместе с членами координационного комитета, были очень важны в том отношении, что позволяли людям вовремя подготовиться. Также я не собирался силой заставлять заключенных прийти на церемонию поминовения. Они приходили всегда сами.

На конференциях с заключенными мне особенно нравились вопросы от молодых людей, родившихся после геноцида, тех, кто искренне хотел узнать, почему руандийцы дошли до такой ненависти друг к другу. Они также без тени сомнения задавали мне любые личные вопросы: «Если тебе будет нетрудно, Кизито, не мог бы ты спеть твои песни о Примирении в этот период?» Я ответил одному из них:

«Правительство запретило исполнение моих песен на публике. Это действительность. Это правительство держит меня в тюрьме, я такой же заключенный, как вы, если вы хотите, задайте вопрос дирекции тюрьмы, я подчиняюсь их решениям», – был мой ответ.

Команда, собранная для помощи травмированным заключенным.

Также в месяц, предшествующий периоду поминовения, я сформировал команду для оказания помощи людям, у которых были травмы на данный период печальных воспоминаний.

После отбора членов команды (среди них были заключенные, обычно помогающие больным), я сообщил список дирекции тюрьмы. Я попросил затем, чтобы Директор пригласил специалиста прочитать нам краткий образовательный курс. Полученные от этих курсов знания затем должны будут воплотиться в каждодневную реальную жизнь тюрьмы, которая сама по себе во многом есть очевидная причина травматизма.

Я обнаружил, что количество травмированных женщин гораздо больше, чем количество таких же мужчин.

Во время поминальной недели деятельность этой команды стала для меня счастливой возможностью попрактиковаться в любви и сострадании. Дирекция тюрьмы, к сожалению, не смогла нас обеспечить всеми необходимыми материалами по причине небольшого бюджета, по их словам. Тем не менее, когда больные люди нуждались, например, в матрасе, чтобы отдохнуть у себя в камере, я был счастлив дать им свой. Когда им нужно было молоко или хлеб, я был счастлив отдать им то, что принесла мне моя мать. Я регулярно навещал их перед сном.

Когда я пришел в маленький зал, где они отдыхали, я еще не открыл дверь, а некоторые начали кричать: «Ооо! Они здесь, они пришли убить нас, у них мачете…» Это было довольно страшно! Я был научен, что в данной ситуации не нужно говорить: «Нет, люди не хотят вас убивать, не хотят вас беспокоить и т. д. …», наоборот, надо сказать: «Сейчас они ушли… злодеи, они убежали, нам удалось спрятаться, и они ушли, и т. д. …» И это работало.

Различные случаи травматизма, которые я наблюдал в тюрьме во время периода поминовения (например, такой как, у Жерара Нтаре), показали мне более детально, каким образом моя страна была травмирована этой трагедией.

Услышать свидетельства заключенных, выживших в геноциде, и тех, кто рассказывает о своем участии в убийствах.

В месяц, предшествующий поминовению, в коммюнике, зачитанном на конференции, я обратился к тем людям, которые хотели рассказать о пережитом во время геноцида. Я уточнил, что я принимаю рассказы с обеих сторон – тех, кто выжил, и тех, кто действовал во время геноцида.

Я должен был выслушать всех перед тем, как представить их директору тюрьмы, чтобы он выбрал «лучшие» свидетельства. Свидетельства, отобранные директором тюрьмы, должны быть представлены всем во время поминальной недели.

Я всегда был поражен, когда видел, что со стороны палачей количество свидетельств значительно больше, чем со стороны выживших. В конце концов, я понимаю, что те, кто согласился рассказать и публично признал свою роль в геноциде, надеются, что правительство смягчится, и их приговор (обычно пожизненный) будет отменен. Что же касается выживших в геноциде, находившихся в тюрьме, то они не хотели говорить. Я добыл совсем немного свидетельств от них. В конце концов, я понял, что они чувствуют, что их в этом месте не любят. Им нужно было выговориться, но многие не были уверены, что их выслушают с любовью. Но на самом деле, рассказ выжившего – это что-то приносящее в нашу среду доверие, кротость и любовь.

Исключая людей, похожих на меня, тем, которым не нужна привязанность людей. С Богом внутри я чувствую себя достаточно уверенно, чтобы свидетельствовать в любом месте, в любой обстановке. Если будет нужно, чтобы мое свидетельство прозвучало даже посреди пустыни, оно принесет плоды. Я на самом деле верю, что Бог сам исцелит израненные сердца, простит и примирится со своими детьми. Мы всего лишь инструменты Его Любви и Его Мира, как прекрасно сказал святой Франциск Ассизский.

Я очень люблю рассказы людей, подобных Израэлю Дусингузимана, кто честно признался в своём участии и кто продемонстрировал исцеление от самого факта произнесения правды. «Когда я вам рассказал о том, что я делал и о своей роли в геноциде, моей целью не было осуждение или правительственная пропаганда (…) моей целью было примирение с самим собой и обретение внутреннего покоя. Этот покой я потерял по причине своих преступлений, но я его обретаю снова шаг за шагом по мере того, как я рассказываю выжившим, которым я могу помочь узнать истину». Так сказал Израэль Дукузумуремьи на встрече, которую я организовал перед 24-ой годовщиной. Это был один из лучших рассказов, которые я слышал.

Первый карцер.

За несколько дней до 22-ой годовщины геноцида (в апреле 2016 г.) некоторые заключенные экстремисты и фанатики – приверженцы режима – пошли к директору доносить на меня: «Кизито говорит, что у хуту тоже есть погибшие. Он продолжает распространять идеологию своей запрещенной песни…»

Меня отвели к директору, чтобы я объяснился. Я не мог припомнить, чтобы я произносил такие речи перед заключенными, но в то же время я ничего