должен был сказать, что мой фонд «работает на правительство» и что я «дитя Президента Кагаме», поскольку все, что делается в этой стране, исходит от правительства, и даже гражданское общество подчинено правительству.

Это не совсем так, поскольку неправительственные организации в стране разрешены, но все они финансово и административно контролируются Руандийским офисом управления (Rwanda Governance Board) и должны постоянно отчитываться перед этим государственным органом, управляемым Министерством местных администраций. Хуже того, все представители неправительственных организаций могут быть официально назначены РПФ. В своих публичных речах они восторгаются успехами партии власти и забывают сказать об активистах собственных организаций. Меня смущает то обстоятельство, что мои инициативы и моя активность должны соответствовать политическому и правительственному этикету для того, чтобы выжить.

Я начал понимать, что для выживания в Руанде нужно мало-помалу всё больше любить власть, подчиняться ей, а лучше всего прославлять РПФ и ее руководителя – Его Превосходительство Поля Кагаме. Если вы, например, бизнесмен, и вы не член РПФ, и вы не платите поборы регулярно и открыто, тогда вам не только никогда не дадут хода, но вероятнее всего, вы скоро окажетесь в тюрьме. Преступление для вас найдётся.

Вас можно подставить в переговорах с вашими партнерами… Вы даете деньги… и вас обвиняют в коррупции. Руандийский Уголовный кодекс предусматривает десять лет тюрьмы за такое недопустимое преступление, которым является коррупция. Можно, также, найти девушку, чтобы обвинить вас в изнасиловании. Если она совершеннолетняя, это будет двадцать лет тюрьмы. Если несовершеннолетняя, то пожизненное заключение.

Для людей, которые решились критиковать власть, публично или приватно, предусмотрено еще более простое: их назовут «Hadui» (враг) и просто убьют. Техника убийства, о которой говорят чаще всего, это «Вода Муньюзы», т. е. яд, который убьет вас за несколько месяцев после того, как вы начнете получать его на завтрак или в питье. Те, кто арестован и заключен в тюрьму (мы не говорим о «похищенных и пытаемых»), заявляют, как и я, о попытках убийства до того как они предстали перед судом.

На самом деле, где-то в Центральной Африке существует огромная тюрьма, называемая Руанда. Руандийцы живут, как заложники, и хуже всего то, что они находят это нормальным.

Они считают опасным, например, отстаивать самые фундаментальные права, например, право на землю, поскольку мы должны быть согласны, что все принадлежит Государству. Если у вас есть права, то это милость, которая вам дана. Это согласие с несправедливостью весьма поражает и впечатляет, когда вы живете среди этого.

В апреле 2014 года, когда я прибыл в центральную тюрьму Кигали (1930), заключенные ожидали меня с нетерпением и волнением. Они ожидали одного, но получили лучшее. Они ждали от меня обещанного концерта Примирения, и вот – я прибыл пожить с ними!

Толпа заключенных заполнила почти весь двор тюрьмы и, когда я вошёл, все зааплодировали. Они в то же время закричали «Umusaza yaje» (Старик здесь!). Я поднял руку поприветствовать их, и они обезумели от радости, продолжая кричать: «Umusaza, umusaza…» Какие-то заключенные принесли мои вещи и положили в маленькую комнатку, которой заведовали сами заключенные. Меня записали в регистрационную книгу и проводили в маленький деревянный домик с разноцветными стенами. Там были даже электрическая лампочка и выключатель.

В «шато» жил бывший полицейский. Уже 6 месяцев он сидел в тюрьме за коррупцию и фальшивые документы. Он был осужден за фальшивые автомобильные права, которые он выдал за деньги. Ему дали год тюрьмы. Когда меня поместили вместе с Месье, в одну с ним камеру, я понял, что это не просто совпадение. Он будет наблюдать за всем, что я буду делать, слушать все, что я буду говорить, чтобы потом все передать дирекции. Когда я выходил из «шато», люди всегда поджидали меня, чтобы поприветствовать.

Центральная тюрьма Кигали вмещает 3000 заключенных, осужденных за различные преступления. Часть – это мужчины – 2700 человек и другая часть – женщины – менее 500 человек. Существует также часть WIP, в которой содержатся заключенные из других стран, а также особо опасные заключенные (обычно самые опасные). В мужском отделении, где я всегда был окружен поклонниками моих песен, я отметил три различных мировоззрения:

– Заключенные, осужденные за участие в геноциде, сближались со мной без какого бы то страха и сомнения. Они всегда хотели поговорить со мной о своём деле и объяснить, что они невиновны. Когда я прочел их дела из трибунала Гачача, я на самом деле убедился, что некоторые невиновны. Другие рассказывали мне свою историю, но когда я читал их дела, они были полны доказательств их виновности.

– Политические заключенные (которые оказались в тюрьме за преступления против действующей власти) сближались со мной, чтобы поддержать меня. Они рассказывали о своих страданиях в Ками (секретный военный лагерь в пригороде Кигали, где многие нелегально задержанные подвергаются пыткам, прежде чем предстать перед судом). Я еще им не рассказал о своем деле, а они уже были убеждены, что причиной моего задержания была моя песня Igisobanuro cy’Urupfu. Перед моим задержанием я удалил мою песню отовсюду, и она была запрещена для публичного проигрывания. Но когда я прибыл в тюрьму, множество политических заключенных, кто имел видеопроигрыватели, показали мне мой клип. Я был впечатлен. Но я знал, что почти невозможно утаить что-то, что ходило месяц по сети Интернет.

– С другой стороны, заключенные, осужденные за обычные преступления и правонарушения, нелегко шли на контакт. Среди них были люди, которые работали с властью, но потом попали в немилость, но они всегда искали возможность продемонстрировать свою близость к ней в надежде на сокращение срока или досрочное освобождение. Они не верили в то, что я попал в тюрьму в результате настоящего ареста, но думали, что я пришел шпионить.

«Как Президент мог посадить в тюрьму такого знаменитого и близкого к нему человека? Они всегда были вместе на культурных мероприятиях в Европе и Америке. Нет, он сюда пришел по заданию», – говорили они.

Неделю спустя после моего прибытия заключенные начали зазывать меня в тюремный хор. Я хотел петь и аккомпанировать мессе на синтезаторе, но я не чувствовал себя достаточно готовым. Я понимал, что мой арест будет возможностью обновить мои отношения с Богом, но в то же время я чувствовал, что сначала мне нужно отдохнуть: спать, читать, заниматься спортом, есть, молиться в одиночку и снова спать.

Мне очень нравилось жить, как все, самым скромным образом. Я ел, как все заключенные, – рацион в тюрьме состоял из маиса с морковью на ужин и каши из сорго рано утром. Больным заключенным разрешалось получать