— Сожалею, но сейчас это невозможно.

Осознав, в каком затруднительном положении оказалась Диана,Коул испытал смешанное чувство сострадания и недоверия. Он видел Диану потелевидению, знал, что она уже давно выросла, но по-прежнему представлял еебесхитростной девочкой, сидящей со скрещенными ногами на охапке свежего сена иприслушивающейся к его словам.

Двери в зал, где предполагалось провести банкет и аукцион,были еще закрыты, и Коул нетерпеливо взглянул на часы, стремясь поскореепокончить с этим делом. Поскольку осуществить это желание не представлялосьвозможным, а Коулу не хотелось заговаривать ни с одним из гостей, которыестарательно ловили его взгляд, он отступил под сень деревьев, усыпанныхблестящим искусственным снегом, и поднес бокал шампанского к губам.

За годы, прошедшие с тех пор, как он работал в Хьюстоне ижил на конюшне Хэйуордов, ему довелось посетить сотни официальных приемов вовсех странах мира. При этом он часто испытывал скуку, но неловкость — никогда.Хьюстон — исключение. Почему-то здесь Коул почувствовал себя самозванцем,обманщиком и мошенником.

Со своего наблюдательного пункта в глубине причудливойлесной опушки он рассеянно вглядывался в толпу, не признаваясь даже самомусебе, что ищет взглядом Диану… Когда же толпа расступилась, он увидел, чтоДиана стоит у колонны рядом с лифтами, на расстоянии пятнадцати ярдов от него.

Узнав ее, он облегченно вздохнул, а затем пришел в восхищение,когда как следует разглядел «бедняжку Диану Фостер».

Он опасался увидеть болезненное, униженное создание, ноДиана не утратила ни капли своей спокойной, величавой сдержанности,запомнившейся Коулу. В платье из царственного лилового шелка, обрисовывающем еевысокую грудь и узкую талию, она невозмутимо шествовала сквозь свет и тениподдельного, но правдоподобного леса, не обращая внимания на шум и суетувокруг, — гордая юная Джиневра с тонкими чертами лица, маленьким подбородком иогромными, сияющими зелеными глазами, опушенными темными ресницами. Ее внешностьстала более яркой, решил Коул, а маленькая ямочка на подбородке — почтиневидимой, но волосы остались прежними — тяжелыми, густыми, блестящими, какполированное дерево. От света люстр в них вспыхивали красноватые искры.Великолепное ожерелье из крупных, квадратной огранки, темно-лиловых аметистов,окруженных белыми бриллиантами, распласталось у нее на груди, идеально дополняяплатье. «Она создана для умопомрачительных туалетов и сверкающихдрагоценностей, — подумалось Коулу. — Они подходят ей куда больше брюк истаромодных блейзеров, которые она предпочитала в юности».

Он стоял, восхищаясь ее ослепительной красотой, но кудасильнее заинтригованный той аурой, благодаря которой Диана так выделялась изтолпы. Казалось, что все и вся, кроме Дианы, пребывают в движении — отпоблескивающих ветвей деревьев, колеблемых легким ветерком, который создаваликондиционеры, до мужчин и женщин, сновавших вокруг и оживленно беседовавшихмежду собой.

Она внимательно слушала мужчину, который разговаривал с ней,— Коул почти наверняка знал, что это Спенс Эддисон. Эддисон отошел, и Коулшагнул из тени деревьев, желая, чтобы Диана взглянула на него. Он мечтал, чтобыона узнала его, хотел заслужить одну из ее незабываемых улыбок и завестиразговор. Коул сам удивлялся неожиданной остроте своих желаний.

Вполне возможно, она постарается унизить его, как сделалиХэйуорды несколько минут назад, но почему-то он не верил в это. До сих порюношеские мечты о триумфальном возвращении в Хьюстон казались Коулубессмысленными, и потому он осознавал, как нелепо его внезапное желание, чтобыДиана Фостер заметила его — или, точнее, увидела, каким он стал.

Судя по ледяным взглядам, которыми наградили его Чарльз иДжессика, Коул сомневался, что они захотят сообщить кому-нибудь, в какогопреуспевающего бизнесмена превратился их бывший конюх. В таком случае Диана,вероятно, и понятия не имеет, что Коул, с которым она когда-то делиласьсандвичами, и есть тот самый Коул, недавно титулованный журналом «Ньюсуик»«предпринимателем года».

Двери бального зала распахнулись, и толпа тотчас устремиласьк столикам и заслонила Коулу обзор. Боясь, что Диана исчезнет или войдет в залчерез ближайшую дверь, прежде чем он успеет заговорить, Коул поспешил к ней, ноему то и дело преграждали дорогу. Когда же наконец последнее живое препятствиебыло устранено, на площадке осталось всего человек сто, но, как нарочно, одиниз них беседовал с Дианой, и это был Дуг Хэйуорд.

Коул замедлил шаг и отступил в сторону, а затем поднес бокалк губам, надеясь, что Хэйуорд вскоре уйдет. Коул не знал, разделяет ли сынЧарльза Хэйуорда отношение своего отца к бывшему конюху, но не хотел рисковатьи портить первую встречу с Дианой по прошествии целого десятилетия.

Хэйуорд пожелал проводить Диану в зал, но, к облегчениюКоула, она отказалась.

— Иди без меня, — попросила она. — Я задержусь на минутку.Хочу подышать свежим воздухом.

— Я выйду с тобой, — предложил Хэйуорд.

— Нет, прошу тебя, не стоит, — отказалась Диана. — Мне надопобыть одной.

— Хорошо, если ты так настаиваешь, — отозвался Хэйуорднедовольным и нерешительным тоном. — Только не задерживайся, — добавил он, ужеповорачиваясь к бальному залу.

Диана кивнула и отвернулась, быстро зашагав к двери стабличкой «Выход».

Коул достаточно хорошо знал женщин, чтобы понимать, когдаони с трудом сдерживают слезы, и, поскольку Диана сказала Хэйуорду, что хочетпобыть одна, Коул решил не отказывать ей в такой привилегии. Он направился взал, но тут же остановился, пораженный давним воспоминанием — о том, как Дианарассказывала ему о своем падении с лошади: «Я не плакала… Я не плакала дажетогда, когда вывихнула руку и доктор Полтрона вправлял ее».

«И вы не проронили ни слезинки?»

«Ни единой».

«Умница», — насмешливо похвалил ее тогда Коул.

«Не совсем. — Диана вздохнула. — Вместо этого я потеряласознание».

Ребенком она могла сдержать слезы боли и страха, но сегодня,будучи женщиной, оказалась чрезвычайно уязвлена. Коул смутился, раздираемыйинстинктивным стремлением избежать столкновения с плачущей женщиной — и гораздоменее понятным желанием утешить и поддержать ее.

Последний порыв победил: Коул медленно, но твердо направилсяк двери с табличкой «Выход», а затем сделал небольшой крюк в поисках бокалашампанского, уверенный, что Диане сейчас оно придется кстати.

Длинный узкий каменный балкон был пустынным и тусклоосвещенным маленькими, мерцающими газовыми фонарями, которые отбрасываликрохотные лужицы призрачного желтого света. Диане тоскливый мрак балконаподходил гораздо лучше, чем романтическое окружение искусственного леса, и онавымученно улыбнулась, услышав, что оркестр заиграл «Если я тебя когда-нибудьпокину».