Vernissage для приглашенных — с шампанским изакусками — был назначен на самый день сего скорбного праздника, который, какизвестно, предписывает строжайшее соблюдение поста. Уже в этом чувствовалсявызов приличиям. Но еще примечательней была многозначительная таинственность, скоторой патронесса выставки Олимпиада Савельевна Шестаго рассылала приглашенияузкому кругу друзей и знакомых. Поговаривали, что сим немногим счастливцамбудет показано нечто совершенно особенное, и высказывались нервирующиеопасения, что публике потом самого интересного не предъявят, а возможно,публичная демонстрация и вовсе не состоится.

Почтмейстерша купалась в лучах всеобщейажитации. Никогда еще она не получала сразу столько приглашений на всевозможныевечера, именины и журфиксы. Ездила не ко всем, а с большим разбором, держаласьинтригующе, а на прямые просьбы о пригласительном билете отвечала, чтопомещение слишком мало и сам художник возражает против многолюдства, ибо тогдаего работы будет неудобно смотреть. Вот со следующего после вернисажа дня —милости просим.

Наконец знаменательный вечер настал.

* * *

Выставка расположилась в обособленном крылепочтмейстерова дома, выходившем дверью прямо на улицу. Здесь, в этой удобнойквартире, Аркадий Сергеевич жил уже целый месяц, после того как съехал изДроздовки. Произошло это по не вполне понятной причине, потому что никакойзаметной окружающим ссоры с обитателями усадьбы у Поджио не было, однаконекоторые самые прозорливые наблюдательницы отметили, что по времени этоперемещение совпало с эмиграцией Наины Георгиевны. На первом этаже квартирынаходился просторный салон, где разместилась собственно выставка, и передсалоном еще гостиная. Второй этаж вмещал две комнаты: одна служила Аркадию Сергеевичуспальней, в другой же, наглухо завесив окна, он устроил фотографическуюлабораторию.

Приглашенные собирались не вдруг, апостепенно, поэтому предусмотрительность хозяйки, приготовившей в салоне стол сзакусками, была оценена по достоинству.

Едва не первыми прибыли Степан ТрофимовичШиряев и Петр Георгиевич Телианов, что окончательно опровергло предположение оссоре между Аркадием Сергеевичем и дроздовскими жителями. Ширяев был бледен инапряжен, точно предвидел от выставки какую-то для себя неприятность, зато егомолодой спутник держался весело, много шутил и всё норовил украдкой сунуть носв запертый салон, так что Олимпиаде Савельевне пришлось взять проказника подособый присмотр.

Кроме того, со стороны художника былиприглашены Донат Абрамович Сытников и Кирилл Нифонтович Краснов. ГенеральшаТатищева, хоть и оправилась от болезни, из усадьбы еще не выезжала, да если б ивыезжала, вряд ли удостоила бы посещением экспозицию нелюбимого ею «щелкунчика»(именно так в конце концов стала она называть Аркадия Сергеевича, очевидно,имея в виду щелканье, которое производил при съемке фотографический аппарат).

Гостей со стороны хозяйки было звано больше:Владимир Львович со своим неразлучным секретарем, губернский предводитель графГавриил Александрович (на сей раз с супругой), несколько либеральных друзей изчисла самых доверенных и проверенных, и еще приезжая из Москвы — некая ПолинаАндреевна Лисицына, прибывшая в Заволжск не так давно, но уже успевшаяподружиться со всеми столпами заволжского общества. Супруг Олимпиады Савельевнык участию в суаре допущен не был из-за невосприимчивости к искусству и вообщеявной своей неуместности при наличии Бубенцова.

Все уже собрались, и с минуты на минутуожидалась самая существенная персона — Владимир Львович, несколькозадержавшийся из-за государственных дел, но обещавшийся беспременно быть. Гостиуспели хорошо ободриться шампанским и со всевозрастающим любопытствомпоглядывали на виновника торжества. Поджио переходил от группы к группе, многошутил и взволнованно вытирал платком руки, то и дело посматривая на дверь —вероятно, терзался нетерпением и мысленно поторапливал припозднившегосяБубенцова.

Вот Аркадий Сергеевич приблизился к москвичке,подле которой увивался один из местных прогрессистов, и с преувеличеннойоживленностью воскликнул:

— Нет, Полина Андреевна, вы непременно должныпозволить мне сделать ваш портрет! Чем больше я смотрю на ваше личико, тем интереснееоно мне кажется. А еще чудесней было бы, если б вы уговорили вашу сеструпозировать мне вместе с вами. Это просто поразительно, до чего различными могутбыть черты, обладающие всеми признаками родственного сходства!

Лисицына улыбнулась, блеснув живыми каримиглазами, и ничего на это не сказала.

— Уж не сердитесь, Poline, но этот двойнойпортрет красноречивейшим образом продемонстрировал бы всем, как преступнопоступают с собой женщины, решившие удалиться от мира. Ваша сестра Пелагия —серая мышка, а вы — огненная львица. Она как тусклая Луна, а вы какослепительное Солнце. Нос, брови, глаза по рисунку такие же, но вас никогда ини за что не спутаешь. Она, должно быть, намного вас старше?

— Это комплимент или желание установить мойвозраст? — рассмеялась Лисицына, обнажив ровные белые зубы, и шутливо ударилаАркадия Сергеевича черным страусовым веером по руке. — И не смейте при мнепоносить Пелагию. Мы так редко с ней видимся! В кои-то веки приехала проведать,а ее в какой-то дальний монастырь услали.

Она помахала своим орудием возмездия, обдуваяобнаженные плечи, премило осыпанные веснушками светло-апельсинового цвета,тряхнула пышной рыжеволосой прической и прищурилась на часы.

— Вы близоруки? — спросил наблюдательныйПоджио. — Двадцать минут девятого.

— Близорукость у нас в роду, — призналасьПолина Андреевна и обезоруживающе улыбнулась. — А очки носить я стесняюсь.

— Вас и очки вряд ли бы испортили, — галантноуверил ее Аркадий Сергеевич. — Так как насчет портрета?

— Ни за что. Еще на выставке показыватьначнете. — Лисицына перешла на заговорщический шепот. — Что там у вас засюрприз такой, а? Поди, что-нибудь неприличное?

Поджио улыбнулся чуть вымученной улыбкой иничего не ответил. Рыжая чаровница смотрела на него снизу вверх, пытливо морщакруглый лоб, и словно бы пыталась разгадать какую-то головоломку.

Ах, да что морочить читателю голову, тем болеечто он и так уже обо всем догадался.

Перед нервничающим художником стояла (воткрытом бархатном платье для визитов, в белых перчатках по локоть, вобрамлении причудливо накрученных медно-рыжих локонов) никакая не ПолинаАндреевна Лисицына, а…

То есть не то чтобы совсем не Полина АндреевнаЛисицына, ибо когда-то ее действительно звали именно так, но затем она сменилаимя, лишилась отчества и стала просто Пелагией.