— Да что вы! — ахнул барон. — Это неслыханно!(Удивление Антона Антоновича понятно, ибо, как уже было сказано, в нашейгубернии прямое мздоимство, да еще со стороны высокого начальства, совершенноотошло в область преданий.) — И тем не менее взял — не иначе как в предвиденииновых времен. У меня и заявление от Пименова имеется. Я пока ничегопредпринимать не стал. Могу поговорить с Феликсом Станиславовичем. Он человекне очень умный, но сообразит. По видимости будет оставаться пособникомБубенцова, однако втайне будет всё мне подробнейше докладывать о происках и замыслахнашего милого дружка.

Митрофаний закряхтел, завздыхал:

— Ох, не знаю, не знаю… Молиться буду, спрошуГоспода, допустимо ли такое ухищрение. Конечно, Он иногда допускает, чтобы злоезлым же и истреблялось, но все же нехорошо это.

— Еще более нехорошо сидеть сложа руки иничего не делать, а вам, владыко, что ни предложи, вы всем недовольны, — укорилпреосвященного губернатор.

— Вы правы, сын мой. Лучше согрешить, чембезвольно злу попустительствовать. Вы, Антон Антонович, напишите брату, и пустьон с государем побеседует. Чтоб его величеству не с одной только стороны в уходуло. А ты, Матвей, действуй по своему разумению. — Бердичевского владыка звалпопросту, без церемоний, потому что знал его еще подростком. — Тебя учить ненужно. И вот еще что… — Митрофаний покашлял. — Антон Антонович, вы уж жене прозамыслы наши не говорите.

На длинной физиономии барона отразилосьглубочайшее страдание.

— А вы что же, отче? — поспешно спросилБердичевский, чтобы проскочить неловкость. — Каковы будут ваши действия?

— Молиться стану, — веско проговорил епископ.— Чтобы послал Господь избавление. А также имею большую надежду на помощь однойнеизвестной вам особы…

* * *

Итак, уходящее лето отцы губернии провожали втревоге и смятении, имея на то самые серьезные основания, однако верно и то,что никогда еще наше заволжское общество не жило так увлекательно, как в этиавгустовские и сентябрьские дни.

И дело здесь не только в политическом ирелигиозном потрясении, что в считанные дни прославило наш край на всю Россию.Подобные события способны волновать умы, но особенной щекотки нервов от них непроисходит, у нас же наблюдалось именно что нервическое возбуждение — тоособого свойства возбуждение, создать которое могут только взбудораженные иошалевшие от любопытства женщины. Ведь главный нерв общества, как известно,определяется настроением представительниц слабого пола. Когда они скучают ихандрят, в мире все мельчает, ссыхается и сереет. Когда же, охваченныеволнением, они стряхивают с себя сон — жизнь сразу убыстряет пульс, расцветает,наполняется звуками и красками. В столицах дамы почти постоянно находятся либов трепещущем экстазе Сопричастности Большому Событию, либо в предвкушении этоговосхитительного состояния, чем и объясняется извечное женское стремлениевырваться из провинции в Петербург или, на худой конец, в Москву, где шум, огнии переливчатое сияние непрекращающегося праздника. В глубинке же дамы от тишиныи тусклости впадают в истеричность и меланхолию, но тем неистовее всплескзастоявшихся чувств, когда свершается чудо и над родными до зевоты пенатамивдруг засияет солнце Истинного Скандала. Тут вам и драма, и страсти, исладостнейшие сплетни — причем всё это вблизи, рядом, и находишься почти что насамой сцене, а не взираешь в лорнетку с кресел четвертого яруса, как встолицах.

В центре всей этой увлекательной жизни, аренойкоторой с некоторых пор сделался тихий Заволжск, конечно, находился ВладимирЛьвович Бубенцов, бывший грешник, а ныне герой, то есть фигура, для женскогосердца опасная даже не вдвойне, а в квадрате. Отношения синодального эмиссара сгубернаторшей Людмилой Платоновной, почтмейстершей Олимпиадой Савельевной и ещенесколькими львицами местного значения стали главной темой для обсуждения вовсех наших гостиных и салонах. О природе этих отношений высказывались самыеразные мнения, от милосердных до предерзких, и следует признать, что последниеявно преобладали.

Другим, почти столь же пикантным источникомдля пересудов служила Наина Георгиевна Телианова. Покинув бабушкину усадьбу,она переселилась в Заволжск и не проявляла ни малейшего желания скрыватьсябегством в иные края — то есть произошло именно так, как предсказывала проницательнаясестра Пелагия. Все, разумеется, знали про неблаговидную роль Наины Георгиевныв истории с несчастными собаками, и мало кто теперь хотел знаться с полоумнойкняжной, однако же всеобщее осуждение решительную барышню ничуть не смущало.Выяснилось, что опасения, некогда высказанные сестрой Пелагией относительнобедственного положения, в которое угодит Наина Георгиевна, если останется безбабушкиного наследства, совершенно неосновательны. Помимо славного особнячка,доставшегося княжне от недавно усопшей родственницы, у Телиановой, оказывается,имелся и собственный капитал, опять-таки завещанный ей каким-то не тодвоюродным, не то троюродным дядей. Не бог весть какое богатство, но все жевполне достаточное, чтобы держать горничную и одеваться по последней моде.Наина Георгиевна совершенно открыто являлась повсюду, где хотела, и вообще веласебя таким образом, что по временам даже затмевала своими выходкамимиссионерские и амурные свершения Владимира Львовича.

Чего стоили хотя бы ежедневные предвечерниевыезды взбалмошной барышни на Питерский бульвар, наш заволжский Шанзелизе!

Наряженная в умопомрачительное платье (всякийраз новое), в широчайшей шляпе с перьями, под ажурным зонтиком, НаинаГеоргиевна неспешно проезжала в коляске по эспланаде, дерзко разглядываявстречных дам, а на Храмовой площади повелевала извозчику остановиться передгостиницей «Великокняжеская» и долго, иной раз до получаса, неотрывно смотрелана окна флигеля, где квартировал Владимир Львович. Зная это ее обыкновение, кусловленному часу у ограды уже собиралась небольшая толпа, пялившаяся наудивительную девицу. Правда, никто ни разу не видел, чтобы дверь флигеляоткрылась и инспектор пригласил княжну войти, но эта неприступность еще большеусиливала скандальность ситуации.

А в канун Дня усекновения главы ИоаннаКрестителя в городе запахло новым скандалом, пока еще не ясно, в чем именносостоящим. Но запах был тот самый, пряный, безошибочный. И слухи витали самыечто ни на есть обнадеживающие.

Намечалось событие, для Заволжска редкое идаже почти небывалое, публичная художественная выставка, да не гимназическихрисунков и не акварелек, писанных членами общества «Чиновницы за благонравие»,а демонстрация фотографических картин столичной знаменитости Аркадия СергеевичаПоджио.