– Я так не думаю. По крайней мере, не в том виде, который ты подразумеваешь.

Капитан Тоз возражает против моего плана действий почти столь же рьяно, как и Хэйл. В конце концов я соглашаюсь взять с собой и его, и Хэйл, оставив остальных приглядывать за Сулом. Они будут ждать нас у входа в тоннель и отправятся домой, если мы не вернемся в течение часа. Нас искать они не пойдут. Они должны поспешить в Мифанар и собрать поисковый отряд.

– Конечно же, да, обязательно, – говорит Сул тоном, подразумевающим обратное. Когда же я рычу, чтобы он ко мне прислушался, он поднимает свою здоровую руку, возражая. – Да когда это я шел тебе наперекор?

Хэйл занимает свое место на носу нашей лодки, а Тоз садится на корме, его большие руки придают каждому взмаху весла особенную мощь. Я сижу в центре, жалея, что не настоял на том, чтобы взять второе весло. Вместо того мне остается лишь служить балластом, пытаясь не позволять взгляду вновь и вновь притягиваться к картинам смерти под водой. Ничего не могу с этим поделать. Сгинувших во власти убийственного отчаяния раога так много… Изломанные, утонувшие в темном зеркальном отражении под своим когда-то величественным городом. Каково было этим людям? Сначала пережить толчки лишь для того, чтобы потом учуять запах яда, заполнившего воздух? Слышать яростные вопли своих соседей, раздающиеся на улицах, за миг до того, как безумие охватит их собственные разумы и тела? Что бы отчаяние вынудило их сделать в таких обстоятельствах?

Что бы сделал я, будь это Мифанар, а не Хокнат?

Глубокий стон города продолжает звучать на краю моего сознания. Чем ближе мы подходим, тем громче он становится. Он рябью расходится по воде, пульсирует где-то в храме. Мне хочется повернуть назад. Что-то подсказывает мне, что меня неумолимо влечет к темному знанию, о котором я еще пожалею, я еще пожалею. Но я не могу сейчас отвернуться от Хокната. Эти люди – как мертвые, так и немертвые, в воде подо мной – заслуживают того, чтобы их историю узнали, какой бы мрачной она ни оказалась.

Нижняя точка храма полностью ушла под прибывшую воду. Хэйл подводит нашу лодку к балкону, словно к пирсу. Мы закрепляем ее и перелезаем через перила. Дверь открыта, а внутри – черным-черно. Как и во всех храмах, посвященных Глубокой Тьме, здесь нет ни окон, ни фонарей, ни жаровен – никаких источников света. Войти в Дом Тьмы – значит войти во Тьму. Но у нас есть наши камни лорста. Пусть и кажется святотатством вносить их в храм, мы здесь не ради богослужений. Мы входим внутрь. Гудение отчетливей, чем раньше, вибрирует в полу под нашими ногами. Иногда пульсация столь сильна, что мы спотыкаемся и вынуждены хвататься за стены.

– Что это? – вслух спрашивает Тоз. – Звучит словно умог вулуг, молитвенная песнь при переходе к грак-ва.

– Это не грак-ва, – говорит Хэйл, голос ее тих. – Это тьма более глубокая, чем грак-ва.

– Да какая же тьма глубже, чем грак-ва?

Ни Хэйл, ни я не отвечаем. Хэйл идет впереди, ее шаги медленнее, чем раньше, но решительны. Мы добираемся до трещины в стене. Все трое из нас ощущают интенсивность пульсации, исходящей изнутри. Значит, вот оно. Там, впереди, источник. Он силен и странным образом… притягателен.

Я хочу войти, но Хэйл поднимает руку.

– Сначала я, мой король, – говорит она, не спрашивая разрешения. Вздохнув и коротко кивнув, я делаю шаг назад. Она пригибается и входит, забрав с собой свой лорст. Без ее света гораздо темнее. Мы с Тозом обмениваемся обеспокоенными взглядами. Затем, сделав вдох, я наклоняю голову и проскальзываю в щель следом за ней.

Я выхожу в зал, в котором вижу немного: лишь то, что освещает маленькая сфера света, окружающая Хэйл. За исключением этого тьма непроницаема. Я ощущаю величину этого помещения, высоту потолка. Мое дыхание словно подхватывает эхо, пока я спешу к Хэйл. Гудение здесь громче. Глубже.

– Вон, – указывает Хэйл. Я поворачиваюсь туда, куда она показывает, и различаю проблеск красного. Мгновение он есть, а затем исчезает. Происходит новый импульс, новая вспышка. На этот раз я вижу кристаллы. Семь штук, расставленных кругом. Камни урзула, если только я не ошибаюсь. А что это в середине круга? Эта изломанная, ужасная фигура…

Кровь застывает в моих венах.

– Морар-джук! – рычит Тоз, когда вплотную подходит к нам сзади. – Это, пожалуй, самое священное место, в каком я когда-либо бывал.

Во всяком случае, оно точно самое темное. Но вот чтобы оно казалось священным, сказать не могу.

– Держитесь рядом, – рычу я и делаю шаг вперед. Рукой и ногой я врезаюсь в камень, поэтому останавливаюсь и делаю короткий вдох. Затем медленно поворачиваю голову так, чтобы лучше направить свет моего лорста и увидеть, на что наткнулся.

Это мужчина-трольд. Он сидит, скрестив ноги. Его широкие плечи поникли. Голова упала на грудь. Лишь несколько прядей белых волос еще цепляются за его голую макушку. С головы до пят он покрыт камнем.

Я застываю на месте. Не то чтобы я этого не ожидал. Но ожидать и видеть – это разные вещи. Я наклоняю свой свет так, чтобы лучше рассмотреть этого мужчину, его черты. Камень слишком толстый. Он скрыл все различия, оставив лишь смутный образ того, кем он когда-то был. Я уже видел раньше людей, вошедших в грак-ва на нижней точке священного цикла, когда верующие погружаются в глубокую медитацию, становясь едиными с камнем нашего рождения. Но это – нечто большее. Это – священное состояние, о котором проповедует Умог Тарг, единение, к которому стремится моя мачеха.

Это – истинное состояние камня, ва-джор.

– Морар тор Граканак! – выдыхает подле меня Хэйл. Я оборачиваюсь к ней, вижу ее взгляд. Она охвачена трепетом. – Это чудо, – говорит она. – Чудо Тьмы.

Мой желудок сжимается. Она неправа. Это не чудо; это извращение. Но я не собираюсь сейчас вступать с ней в теологические дебаты. С рычанием, гремящим в горле, я иду дальше, пробираясь к кристаллам на дальнем конце комнаты. С каждым шагом я нахожу все больше трольдов, заточенных в камень.

Как они это сделали? Я порой слышал проповеди Тарга, но всегда отмахивался от него, как от бредящего безумца. Я никогда не верил, что достичь истинного состояния ва-джор возможно. Но когда я поворачиваю голову, свет моего лорста выхватывает дюжины и дюжины нечетких фигур. Здесь может быть сотня верующих, а то и больше. Они собрались здесь, чтобы провести церемонию,