сбережения, отложенные тебе на колледж, на какой-то дутый фонд, прежде чем ты успела подрасти и узнать, что эти сбережения вообще существовали, и с тех пор твоя мама не подпускала его к чековой книжке. Ему нравились тишина и покой глубокой ночи, когда весь дом спал и можно было помечтать, что вы вдруг исчезли. А порой он не ложился до рассвета, воображая, что живет свободной жизнью, пишет песни, нюхает кокаин, мчится вдаль по пустой дороге.

– Меня заставляют принимать таблетки, – поведала я ему, чтобы оправдать доверие: тайна за тайну.

– Зачем?

Я не упомянула, что таблетки появились после того, как мать нашла меня в ванне с порозовевшей водой.

– Знаете, как бывает: сделаешь что-нибудь, а окружающие не поймут, распсихуются, пошлют к мозгоправу и начнут закармливать «колесами», будто я психичка, которая ежедневно болтает с Иисусом и инопланетянами.

– А ты и правда из таких? – Тон у него был доверительный, как у любого психотерапевта: мол, я на твоей стороне.

– Гребаных глюков у меня не бывает, – отрезала я.

– Я хотел сказать, ты действительно в каком-то смысле психичка?

Тут я все-таки улыбнулась, потому что от мозгоправа такого не услышишь.

– Нельзя говорить «психичка». Это оскорбление.

Он поднял руки, будто сдаваясь:

– Прости, прости. Так ты чокнутая?

– Чокнешься тут нахрен, когда все вокруг чуть ли не в глаза называют тебя психичкой.

Он не стал спорить.

– Короче, меня посадили на таблетки, – продолжала я. – По одной в день, чтобы отвадить всякие скверные мыслишки.

– Помогает?

Я пожала плечами. Мне не нравилось, что из-за таблеток иногда казалось, будто я не в себе, но я обожала эксперименты из чисто научного любопытства: как «колеса» сочетаются с наркотиками, спиртным и прочими «запрещенными веществами». Кроме того, ванная уже не вызывала посторонних позывов, хотя тут, возможно, стоит благодарить тебя. С тех пор, как ты там побывала, я почти перестала думать про нож.

Но таблетки не справлялись с ночными кошмарами. Они не помогали легче дышать, когда я думала про лес.

– Декс не знает, – предупредила я.

Он чиркнул по губам пальцем и шутливо перекрестился:

– Чтоб мне сдохнуть!

– Вы не собираетесь… вы не попытаетесь разлучить нас с Декс, раз уж вам известно, что я совершенно конченая?

– Полагаю, Декс только полезно пообщаться с кончеными людьми, – заявил он.

Мне ни разу не говорили, что общение со мной может быть кому-то полезно.

– Вы правда так думаете?

Он допил последние капли виски:

– А куда деваться?

Я потянулась к нему.

Взяла его за руку.

Пару секунд он ее не отнимал.

– Лэйси, – сказал он.

– Джимми, – сказала я.

Он выпустил мою руку.

– Не надо мне было этого делать, – проговорил он.

– Это сделала я.

Ведь отцы так и поступают, правда? Берут за руку. Обнимают, прижимают к груди, от них веет папиным запахом, и ты утыкаешься носом в папину шерсть, которая торчит из распахнутого ворота старенькой папиной рубашки. Такие желания – никакое не извращение.

* * *

И вот в ту последнюю ночь, когда все, что я любила, обратилось в пепел на заднем дворе, а Ублюдок молился о моей бессмертной душе, я вырвалась оттуда к чертовой матери и поехала за тобой, но тебя уже не было, потому что ты ушла без меня, а дома оказался только твой отец, накачавшийся пивом и грезивший в тишине ночи. Может, мне просто приятно было оказаться с ним наедине; может, я думала, что он меня спасет.

Он вышел к машине спросить, что я здесь делаю и куда же подевалась ты, если ты не со мной; тут я и узнала, что ты не сбежала из дому, а отпросилась, послушная девочка до самого упора. Не ты, а он нарушил ради меня правила.

Я собралась ехать – за тобой, – но он спросил:

– У тебя все хорошо, Лэйси? – И вид у него был такой встревоженный, такой папин, что у меня язык не повернулся соврать.

Мы сели на бордюр.

– Рассказывай, – требовал он снова и снова, а я не могла, потому что не верю в чертову прорвавшуюся плотину.

Наверное, я и тебе не стала бы рассказывать, но только потому, что слишком мучительно смотреть, как ты изумленно моргаешь и пытаешься переварить мысль, что не все семьи похожи на твою. Расскажи я тебе про Ублюдка, расскажи я про свои ощущения, что Курт умер, что я сама умерла и внутри одна сплошная пустота, – ты непременно расклеилась бы, устроила истерику, и тогда мне пришлось бы выступать в роли утешительницы («все в порядке, не плачь, стисни мне руку изо всех сил»), а ты была бы той, кого надо утешать.

Я не виню тебя, Декс, – ты такая, какая есть.

Ты не сильная.

Значит, сильной должна быть я.

– Я не могу туда вернуться, – выговорила я.

– Домой? Что случилось, Лэйси? Может, кому-нибудь позвонить?

– Господи, да нет! Может… может, я поживу здесь вместе с Декс? – Я рассмеялась, будто всего лишь дурачусь.

Он так обалдел, словно я только что попросила его трахнуть меня.

– Шучу, – сказала я.

– Давай я позвоню твоей матери, – предложил он. – Поговори с ней о случившемся. Что бы там ни произошло.

– Нет! Пожалуйста.

– Ладно, ладно. – Может, не сиди мы в тот момент на улице, у всех на виду, он похлопал бы меня по спине, как обычно и делают папы. – Давай пойдем в дом. Я позвоню Джулии. Она знает, что делать.

– Вашей жене? Которая меня ненавидит?

– Вовсе она не…

– Декс запрещено со мной общаться, забыли?

– Она тогда расстроилась, – пробормотал он. – Потом остынет.

– Ага, как же, сразу остынет, как только увидит своего мужа в компании главной городской шлюхи.

– Не называй себя так.

– Вы знаете, что я имею в виду.

– Лэйси…

– Признайте, ваша жена меня ненавидит. И это при том, что она еще не знает про вас.

– Чего не знает?

– Вот этого. – Как будто надо все разжевывать!

– Лэйси.

– Джимми. – Я произнесла его имя тем же тоном, каким он произнес мое, укоризненно и покровительственно.

– Чем мы тут, по-твоему, занимаемся, Лэйси?

Я фыркнула.

– Лэйси, мама Декс сама предложила мне познакомиться с тобой получше. Ей показалось, что тебе не помешает…

– Что? Новый папуля? Хороший трах?

Он откашлялся.

– Человек, с которым можно поговорить.

Тут я вскочила. Да пошел он, пошли они, пошли вы все – степенные, благопристойные, самодовольные лицемеры, которые та-а-ак гордятся своим милосердием к несчастненьким ублюдкам.

– Значит, это она вас втянула? Небось подкупила? И скольких минетов стоит час беседы со мной?

– Пожалуйста, прекрати, Лэйси. Хватит орать. Сядь.

Теперь