быть может, ничего не заметит и уйдет из дворика, не догадавшись об обманке. Но обычно все происходит не так. Как правило, другие туристы или смотритель объясняют недогадливому, что перед ним – не длинный коридор, а архитектурная уловка, оптическая иллюзия, заставляющая нас увидеть то, чего нет, поверить в то, чего не существует.

И в самом деле, перед нашим наивным взором – галерея не более десяти метров в длину, хотя на вид в ней не меньше тридцати. Но как это возможно? Каким хитрым образом выстроили этот коридор, чтобы он казался длиннее? Все дело в перспективе, точнее – в так называемой «ускоренной» перспективе, которая обманывает глаз и представляет объекты гораздо более крупными, чем они есть на самом деле. Этот прием, несколько отличающийся от тромплёя, использовали разные архитекторы, чтобы визуально расширять небольшие пространства – такие, как галерея в палаццо Спада. В ней, вопреки кажущемуся, не так много параллельных линий, как в обычном коридоре. У Борромини стены, а также пол и потолок постепенно сближаются по мере продвижения вглубь. Колонны тоже разного размера – чем дальше, тем ниже. И в статуе бога Марса, сделанной, как нам кажется, в человеческий рост, в действительности не больше шестидесяти сантиметров.

Когда я в последний раз был в палаццо Спада, экскурсовод любезно рассказала нам историю галереи, а главное – отодвинула цепочку и сама прошла внутрь. С каждым шагом она подрастала, как будто съела пирожок из «Алисы в Стране чудес». Когда она дошла до Марса, тот оказался ей едва по пояс, а сама она представлялась нам трехметровой великаншей. После этого экскурсовод вернулась в реальный мир, и мы наблюдали обратный процесс: она постепенно обретала нормальный рост. Это было весьма убедительное выступление, и она не поленилась повторить его для нас несколько раз, чтобы мы лучше поняли суть уловки и даже сделали фотографии и видео.

И все же, когда я увидел галерею впервые, случилось нечто гораздо более удивительное. В то холодное зимнее утро я стоял перед обманкой, и вдруг в глубине галереи показался кот. Он шел мне навстречу. Как мы уже знаем, всё, что оказывается в конце перспективы, визуально увеличивается в размере, и поэтому скромный и мирный римский кот поначалу был ростом с бенгальского тигра. Я осознавал, что передо мной оптическая иллюзия, но холодок ужаса все равно пробежал по спине.

Тут я должен сделать признание. Я считаю, что Бернини – величайший скульптор своего времени, да и не только своего: по моему мнению, он превосходит даже Микеланджело и других гениев, однако в архитектуре мой фаворит – Борромини. У автора знаменитой перспективы была непростая жизнь; возможно, поэтому его личность вот уже несколько десятилетий окутана романтическим флером и популярен он сегодня, как никогда при жизни. Любовь к Борромини мне привил профессор Хоакин Берчес, раскрывавший нам тайны итальянской барочной архитектуры на лекциях по истории искусств в Университете Валенсии. И любовь эта только росла по мере того, как я знакомился с биографией и творениями великого архитектора.

Борромини – не настоящая его фамилия, и даже родился он не в Италии. Младенца, появившегося на свет в швейцарском Биссоне, назвали Франческо Джованни Доменико Кастелли, а фамилию Борромини он взял гораздо позже. Насчет этого его решения есть различные версии, но мы на них останавливаться не будем, поскольку нас интересует, что сделал зодчий, а не как себя называл. После короткого периода работы в Милане Борромини в возрасте двадцати лет перебирается в Рим и знакомится с двумя важнейшими людьми в своей жизни: своим учителем Карло Мадерно и своим главным соперником Джованни Лоренцо Бернини. С первым он будет работать бок о бок до самой кончины Мадерно в 1629 году, и дружба их будет столь близкой и теплой, что Борромини даже пожелает быть похороненным в могиле наставника. Со вторым его связывают едва ли не самые сложные отношения, какие только складывались у двух художников за всю историю. Об этих отношениях написаны тысячи страниц, а я постараюсь изложить только суть. Борромини был полной противоположностью приветливого, жизнерадостного и открытого Бернини. Меланхолик и ипохондрик, он, по всей вероятности, к тому же страдал манией преследования и всю жизнь испытывал трудности в общении с заказчиками, коллегами и покровителями. Бернини еще в ранней молодости добился ошеломительного профессионального успеха, который сопровождал его всю жизнь – не считая очень коротких периодов неудач. Борромини же почти не получал государственных заказов и не пользовался благосклонностью пап, поэтому нанимали его в основном второстепенные религиозные ордены, не располагавшие большими средствами. Работы Бернини в Риме на каждом шагу. Внутреннее убранство собора Святого Петра, площадь Святого Петра с колоннадой, фонтаны на площадях, потрясающие скульптуры на вилле Боргезе – своим нынешним видом город во многом обязан именно Бернини. А вот Борромини надо еще поискать. Лучшие его творения словно нарочно спрятаны от глаз: церковь Сант-Иво стоит во дворике, который закрывается на ночь; купол и колокольня церкви Сант-Андреа-делле-Фратте лишены перспективы, с которой можно было бы созерцать их великолепие; а галерея с «ускоренной» перспективой скрывается в небольшом дворике второстепенного римского палаццо.

Скорее всего, архитектор очень страдал от отсутствия успеха и признания. Его соперник торжествовал, а сам он перебивался мелкими заказами, и характер его, сам по себе тяжелый и вспыльчивый, портился все сильнее. В конце концов жарким августовским днем 1667 года Борромини пронзил себя шпагой. Как и многое другое в биографии неповторимого гения, мотивы самоубийства остаются до конца не выясненными. Некоторые считают, что это был неизбежный итог психологического распада, начавшегося задолго до смерти. Другие – что его состояние резко ухудшилось после того, как он по нелепому врачебному назначению провел несколько дней в темноте. Так или иначе, умер он не сразу и во время агонии успел сжечь все свои чертежи – возможно, опасаясь, что ими воспользуются другие архитекторы. Борромини любил свет и умел сделать так, чтобы он разливался под сводами его куполов, как жидкое золото, но самого его в итоге поглотил непроглядный мрак.

Как раз в конце жизни, когда свет в душе Борромини все больше уступал тьме, кардинал Спада заказал ему сооружение перспективной галереи. Возможно, идея принадлежала Борромини, а может быть, кардинал сам вознамерился заиметь в своем палаццо архитектурную причуду, чтобы сражать наповал гостей. Многие исследователи указывают, что архитектору мог помогать монах-августинец Джованни Мария да Битонто – математик, изучавший «ускоренную» перспективу и вхожий в римские художественные круги. Как бы то ни было, Борромини создал свою обманку, опираясь на другие тромплёи, которые ему довелось видеть, в первую очередь – перспективу великого Донато Браманте за алтарем миланской церкви