изнемогая от желания.

– Мне нужно семь покрывал, иначе не будет эффекта.

– У меня есть сто! Двести!

– Столько времени ты не сможешь ждать! – рассмеялась она.

Ей показалось, что в коридоре скрипнула половица. Ида с тревогой взглянула на Альберта. Тот, кажется, ничего не замечал.

– Я станцую для тебя, Альберт.

Она выскользнула из его объятий.

– Но учти: мое выступление стоит дорого. Очень дорого.

– Я брошу к твоим ногам миллионы!

– Деньги – всего лишь бумажки!

– Я осыплю тебя не бумажками, а бриллиантами!

«Это уже ближе к теме», – подумала она и приказала нести все, что сгодится для костюма.

Совершенно очумевший фон Дорн отправился на поиски. Ида подошла к окну и чуть сдвинула в сторону тяжелую штору. В темноте она ничего не увидела, но почему-то была уверена: Егер где-то рядом и сейчас смотрит на нее из зарослей парка.

Это придало ей уверенности, и когда Альберт появился с ворохом парчи и бархата, она скомандовала:

– Уйди и не появляйся, пока не позову.

Фон Дорн с готовностью исполнил приказание, а когда она окликнула его, явился в мгновение ока, готовый на все.

В гостиной были зажжены все имеющиеся в доме свечи, а посредине, закутанная в парчу, стояла Ида.

Волшебница Ида! Богиня Ида!

Это был странный танец. Без музыки. Без сцены. Мерцающий огонь свечей, кажущиеся черными стены.

Странно-угловатая фигура уже немолодой женщины. Странные одеяния. Странный танец.

Однако всем своим существом Ида чувствовала: увидев ее теперь, сноб Станиславский не назвал бы бездарно голой.

Этот танец был настоящим колдовством. Сродни тем древним танцам, которые исполняли на Ведьминой горе.

Ее глаза горели сатанинским огнем, руки извивались, словно змеи.

Одно за другим спадали покрывала. Когда упало последнее, она замерла, изогнувшись, и медленно подняла голову, опалив Альберта жгучим взглядом.

Как во сне тот подошел и, подняв руку, высыпал на нее горсть бриллиантов.

– Стань моей Саломеей! – воскликнул он в экстазе.

И тут на его воспаленную головушку обрушился тяжелый удар.

Фон Дорн рухнул наземь.

Егер посмотрел на рассыпавшиеся по полу камни.

– Это они? – спросила Ида.

– Похоже, – ответил он.

Присев, она подобрала несколько.

– Крупные.

В углу кто-то сдавленно ахнул. Поднявшись, Ида обернулась на застывшего в шоке Лазуту.

Ни Егер, ни Гризо не обращали на ее наготу никакого внимания, но Лазута был потрясен. До самого – как подозревала Ида – основания.

– Теперь ты видел, как танцует Ида Рубинштейн, – сказала ему она.

Лазута кивнул, не в силах ни отвести глаз, ни говорить.

Через несколько минут они уже мчались в автомобиле Егера.

Лазута держал сложенные в коробку из-под обуви бриллианты.

Вернуться нельзя остаться

Маша поправлялась очень быстро и, казалось, почти забыла обо всем, что произошло.

Первые дни она постоянно жалась к матери и не отпускала ее ни на минуту. Однако вскоре освоилась в больнице настолько, что начала разгуливать по коридорам. Анна удивлялась. Маше совершенно не мешал тот факт, что она не говорит по-французски. То ли уже привыкла к чужой речи, то ли научилась общаться жестами.

– Скорей всего, и то, и другое, – считал Кама.

Он приходил ежедневно и сначала просто наблюдал за дочерью.

Анне уже начинало казаться, что он боится меленького ребенка. Но однажды после долгого отсутствия для организации похорон Симона-старшего она зашла в палату и увидела: отец и дочь играют в шашки. Она удивилась, откуда они взялись. Оказалось, просто не додумалась спросить у медсестер.

Чтобы не мешать, Анна тихонько ушла в конец коридора и стала думать, сможет ли Кама вернуться в Россию.

Ей казалось, что ничего он не желает так сильно, как быть с ними, но понимала – все не так просто.

Когда она вернулась, Маша, зажав в руке шашечку, спала.

Кама подошел и обнял.

– Знаешь, о чем я думаю? – спросил он, целуя ее в глаза.

– О том, сможешь ли ты вернуться.

Он кивнул.

– Так сможешь или нет? – требовательно спросила она.

Поняла, что теперь она может разговаривать с ним так. Требовательно.

Кама отстранился и сказал, глядя ей в глаза:

– Вчера, двадцать шестого июля, умер Дзержинский. Сердечный приступ.

– И что теперь?

– Теперь все осложнилось.

Анна прижала к губам ладонь.

– О твоем задании знал только он? – спросила она, помолчав.

– Да.

– То есть если ты вернешься…

– Меня арестуют как шпиона.

Анна покачала головой.

Будущее, которое совсем недавно представлялось ей в радужных тонах, вдруг стало полным неизвестности и пугающим.

Кама успокаивающе обнял.

– Я всегда был уверен: если чего-нибудь захочу, обязательно сделаю. Теперь у меня есть вы с Машей. Значит, мое место рядом с вами.

– Но как ты сможешь…

– Пока не знаю, – перебил он. – Но это случится. Веришь мне?

– Как будто у меня есть выбор, – улыбнулась она сквозь слезы.

– Знаешь, год назад я был в Англии. Надо было встретиться с одним человеком. Он работал в оксфордском колледже Пемброк и там подружился с очень странным профессором. Этот чудак увлекался тем, что придумывал новые языки и создал целый мир – Арду, в котором живут эльфы. Профессор Толкин – так его звали – показывал мне свои рисунки. Необыкновенно прекрасные существа эти эльфы. Когда я увидел нашу дочь, то подумал, что она очень похожа на эльфа.

– Иногда мне тоже кажется, что она – волшебное существо. Но это понятно – я мать. Отцы обычно воспринимают своих детей более… приземленно, что ли.

– Мне кажется, я всегда буду смотреть на Машу как на чудо.

– Всегда. Мне нравится это слово.

Анриетта, считавшая себя теперь почти что заправским сыщиком, наведывалась к Анне каждый день, не упуская случая снова и снова пересказать историю своего участия в поимке опасных преступников. Ей казалось, что Анна слушает ее с восхищением, поэтому на подробности – каждый раз все новые – она не скупилась.

Так и было на самом деле. Глядя на наряженную в пышные одежды проститутку, Анна поражалась, как часто родная душа обретается там, где найти ее вроде бы совершенно невозможно. Ей было жаль расставаться с Анриеттой. К тому же та так привязалась к спасенной ею Маше, что горечь расставания увеличивалась вдвое.

Накануне отъезда Анриетта выпросила Машу, чтобы повести ее на карусель возле Эйфелевой башни.

Машины глаза горели таким восторгом, что Анна отпустила их под присмотром Якова, побаивающегося Анриетту, но всегда готового обеспечить безопасность.

Всего на час они с Камой остались одни в номере отеля.

После сумасшедших объятий, поцелуев, стонов они опустошенно лежали рядом и молчали.

Уже прощаясь.

– До вокзала вас проводят Яков и Джокер. Меня там не будет.

– Я поняла.

Одеваясь, она закрутила волосы в тугой узел. Кама подошел сзади и, взяв со стола гребень, закрепил в волосах.

– Носи его всегда.

– Ты же знаешь: это невозможно.

– Тогда клади каждую ночь под подушку.

– Боюсь, что тогда ты будешь каждую ночь мне сниться.

– Очень на это рассчитываю.

– Это жестоко.

– Я люблю тебя.

Анна промолчала.

Да и что она могла сказать?

На пятый день рождения Маши они с Фефой приготовили особый подарок. Из оставленных когда-то портнихой Таней лоскутов было сшито прекрасное платье то ли принцессы, то ли эльфа, то ли все вместе – эльфийской принцессы.

– Да что за причуда – в эльфа какого-то ребенка наряжать! – удивлялась поначалу Фефа. – Уж лучше Золушка или Спящая красавица!

– Нет, нужно непременно, чтобы она была похожей на эльфа, – отвечала Анна, загадочно улыбаясь.

Были придуманы даже башмачки – обшитые атласом сандалики.