— Долго я спала?

— Полтора часа.

— Странно… — тихо выдохнула женщина.

— Что странно? — не понял Завадский.

— Мне приснилось, что я умерла. И это… это было очень странно.

— Могу себе представить, — устало проговорил Максим Сергеевич.

Встал со стула, вплотную подошел к кровати и привычно проверил подгузник. Жена лежала с отрешенным видом, словно не почувствовала его прикосновений. Возможно, так и было, ведь чувствительность ног исчезла около четырех месяцев назад. И болезнь явно не собиралась на том останавливаться.

— Максим… — снова позвала жена.

— Что, милая?

— Я боюсь.

— С тобой все будет хорошо, — привычно соврал он. — Врачи не оставляют надежды.

— Я боюсь не за себя.

— Что? — спросил Завадский, не расслышав.

— Я боюсь за тебя, — пояснила женушка. — Они сказали, с тобой случится что-то плохое.

— Кто сказал? — снова не понял Завадский.

— Они. — Больная облизнула сухие, потрескавшиеся губы кончиком языка. — Разве ты их не видишь? Они смотрят на тебя.

Внезапно Завадскому стало страшно. Ему вдруг показалось, что он и в самом деле чувствует чье-то слабое дыхание на своей щеке. Он тряхнул головой и твердо сказал:

— Милая, это галлюцинации. В комнате никого, кроме нас с тобой, нет.

Жена едва заметно качнула иссохшей лысой головой.

— Нет… Они здесь… Они сказали, что ты тоже чувствуешь их… Ты ведь чувствуешь?

— Нет, я ничего не чувствую. — Завадский поежился. — Хочешь, зажгу яркий свет?

— Не надо. — Уголки обескровленных губ жены дрогнули, словно она попыталась улыбнуться. — Мне сейчас так хорошо…

Она прикрыла веки.

Завадский почувствовал страшную усталость. А в голове вдруг зародились мысли: «Господи, зачем ты мучаешь ее? Если она должна умереть, пусть это произойдет поскорее. Если ты хочешь забрать ее — забери. Если нет — позволь ей выздороветь. Я знаю, что это было бы чудом, но ведь ты умеешь совершать чудеса. Помоги ей уйти или остаться. Но не мучь ее…»

Вдруг жена открыла глаза и спросила:

— Что у тебя с той женщиной?

— С какой женщиной? — осипшим от удивления голосом спросил Максим Сергеевич.

— Я не знаю, как ее зовут… Она ходит с палкой… И у нее короткая стрижка. Мне кажется, ты должен остерегаться ее.

Завадский смотрел на жену, едва скрывая изумление. Она часто разговаривала с воображаемыми мертвецами, но до сих пор она ни разу не пыталась читать его мысли или пророчествовать. Что это? Новый симптом?

И откуда, черт возьми, она знает про Варламову? Может быть, сиделка ей что-то сказала? Нет, глупости. Но тогда откуда?

— Милая, ты…

Но жена уже потеряла интерес к разговору. Глаза ее, темные, пустые, безразличные, снова смотрели в потолок. Полежав так с полминуты, она стала что-то шептать. Максим Сергеевич прислушался.

— Я покажу тебе ад… Я покажу тебе ад… — шептала жена.

Внезапно голос ее оборвался, и она забилась в конвульсиях.

Когда Завадский прижал пальцы к дряблой желтой шее, пульса уже не было. Многомесячные мучения жены прекратились. Она умерла.

8

Вернувшись в комнату, Мария опустилась на диван, откинулась на спинку дивана, закрыла глаза и перевела дух. На душе было смутно и тяжело. Марию не покидало ощущение надвигающейся катастрофы. Кто-то еще должен погибнуть…

Когда она открыла глаза, за окном уже светало. Мария поднялась с кровати, включила свет и подошла к зеркалу, висевшему на стене. На нее смотрело уставшее, слегка помятое лицо. Лицо стареющей женщины, худое, не ухоженное, забывшее, что такое кремы и косметика. Короткая «мальчиковая» стрижка слегка молодила его, но лишала последних остатков женской привлекательности.

Мария вздохнула и отвернулась от зеркала. Хотела отойти, но вдруг остановилась. У нее появилась странная уверенность, что ее отражение — вместо того, чтобы отвернуться, как сделала сама Мария, — продолжает смотреть ей в спину.

«Чушь! — сказала себе Варламова. — Сон закончился. Я не сплю».

И медленно повернулась к зеркалу, взглянув на свое отражение. Отражение как отражение. Ничего особенного. Вот только… Разве она улыбается? Вроде нет. Тогда почему улыбается ее отражение?

Мария медленно подняла руки к лицу, чтобы пощупать свои губы и убедиться в том, что они действительно улыбаются. Отражение повторило жест. Но в движениях его было что-то издевательское, словно оно не копировало, а пародировало действия Марии.

Варламова ощупала пальцами уголки губ и щеки. Никакой улыбки! Марию прошиб пот.

— Боже… — выдохнула она.

— Боже, — повторило и отражение, но с опозданием в долю секунды.

Мария в ужасе смотрела на зеркало и попятилась. И ужас ее усилился, когда она увидела, что отражение не пятится, как должно было быть, а наоборот — приближается к тонкой грани, разделяющей два мира.

Мария сделала над собой усилие и отвернулась от зеркала. Проговорила хрипло:

— Это все из-за лекарства. Надо завязывать с уколами.

Почти не сознавая, что делает, она стянула с кровати покрывало, повернулась и набросила его на зеркало.

1

Антип открыл дверь, позевывая и почесывая ногтями голый живот. Его длинные черные волосы растрепались, лицо чуть припухло со сна. На груди парня, с левой стороны, Мария увидела татуировку — профиль какого-то чудовища, обвитого змеями.

Увидев Варламову, Антип смутился и пробормотал:

— Ой… простите…

Он спрятался за шкаф, но тут же вынырнул обратно, натягивая на голову застиранную футболку.

— Проходите, Мария Степановна!

Варламова вошла и села на стул. В комнате пахло хмельным перегаром и прокисшим табачным духом. В глубокой тарелке с остатками кетчупа на стенках громоздилась гора окурков. Под столом валялись пустые пивные бутылки.

Антип быстро похватал с пола и кровати вещи и швырнул их в шкаф — с глаз долой. Создав видимость порядка, парень удовлетворенно уселся на краешек стола и посмотрел на гостью. Та бросила взгляд на часики, затем перевела его на Антипа.

— Неужели спал?

Антип откинул с лица длинную черную прядь и улыбнулся.

— Ночка выдалась веселая.

— Что праздновали?

— Пятницу, тринадцатое.

— Ясно, — кивнула Мария. — Такой праздник грех пропустить. А что у тебя за татуировка?

— На груди? — уточнил парень.