Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут в комнате снова появляется Жнец и, пройдя мимо нас, скрывается в кухне.
– Я приношу такую же клятву. – Голос Войны заставляет меня снова повернуться к двум всадникам передо мной. – Твое дитя будут оберегать и лелеять я сам и мои родные. Мои дочери будут счастливы появлению еще одного ребенка, товарища для игр, так что не удивляйся, если к твоему возвращению мальчик будет знать иврит и арабский.
– И португальский, – кричит из кухни Голод, как будто все это время он участвовал в разговоре. В его голосе, правда, звучит непонятная горечь, как будто он ненавидит себя за то, что оказался втянутым в этот разговор.
Я опускаю глаза на Бена, играющего с фляжкой Войны. Мой рот кривится в грустной гримасе.
– Значит, вы втроем забираете моего сына – и что потом? Вместе с ним возвращаетесь в Канаду?
Мор величественно кивает.
А я в это время буду… со Смертью. Я пытаюсь не вникать в бурю клокочущих в душе чувств.
– Когда я смогу вернуть себе Бена?
– Когда выполнишь свою часть сделки, – раздается звучный и торжественный голос Войны.
Мой взгляд скачет с него на Мора и обратно.
– Как… – я даже не могу произнести это вслух. – Каким образом обольщение Смерти может что-то решить?
Война хмыкает, в его глазах загораются веселые искры.
– А что, по-твоему, остановило нас троих, предотвратив уничтожение мира?
Я смотрю на Голода, который не сводит глаз с чашки, полностью поглощенный процессом: он наливает себе кофе, сваренный кем-то раньше. Трудно поверить, что кто-то может обратить внимание на этого засранца, не говоря уже о том, чтобы его полюбить. Мне тут же становится стыдно за эту мысль, ведь именно он спас моего сына, хотя и неохотно.
Я снова поворачиваюсь к Войне.
– Ты, наверное, шутишь.
Да неужели в этом и состоит весь их хваленый план? Они отдают судьбы своих семей и всего мира в мои руки – или, точнее, доверяют их некоторым другим частям моего тела?
– Брось, куколка, – кричит Голод, – не рассказывай нам, что ты не уверена в своей способности трахнуть мужика так, чтобы он образумился.
– Голод, – морщась, рявкает Мор.
Я мрачно буравлю глазами Жнеца, но его это, похоже, только забавляет, судя по кривой ухмылке.
– А что, – обращается Голод к Мору, неторопливо входя в комнату с чашкой кофе в руке. – Был же и другой план: что мы втроем объединяемся и кончаем со Смертью. Да только поглядел я, как вы с Войной одряхлели, и теперь сильно сомневаюсь в том, что этот вариант сработает.
Как и я. Я-то видела, с какой легкостью Смерть расправился с Голодом, а ведь из трех братьев он один сохранил бессмертие.
Голод подносит кофе к губам.
– Кроме того, – продолжает он, опуская чашку, – мне не терпится посмотреть, как этот поганец попадется на ту же удочку, что и мы с вами.
– Так мы договорились? – Мор смотрит на меня вопросительно.
Сглотнув, я в последний раз гляжу на Бена. Мне все это не нравится, не нравится до ужаса. Теперь, когда Бен жив и здоров, я страшно хочу вернуться к привычной жизни.
Но Бен не сможет быть в полной безопасности, пока Смерть не остановят. А этого не случится, если его не остановлю я. В глубине души я уже давно это понимаю.
Цель лежит на моих плечах тяжелым плащом. Я давно свыклась с мыслью, что должна остановить Танатоса. Только оружие теперь у меня будет другое, более плотское.
В глубине тела клубится желание, и это нервирует меня. Никогда я не решалась уступить тем греховным, запретным чувствам, которые испытываю к Смерти, даже когда он держал меня в плену.
Но сейчас меня об этом просят, а меня ужасает то, что, раз уступив им, я уже не смогу сдерживаться.
– Идет, – хрипло произношу я вслух, – я согласна.
Как будто у меня есть выбор.
Тем не менее Мор явно выдыхает с облегчением.
– Но, – добавляю я, обращаясь к Голоду, – мне нужно, чтобы и ты поклялся, что будешь беречь Бена.
Этому всаднику я доверяю меньше всего.
Суровые глаза Голода обращаются ко мне. Спустя мгновение он переводит взгляд на моего сынишку, и снова при виде мальчика его лицо явно делается мягче. По скулам Жнеца ходят желваки.
Он опять поднимает на меня строгий взгляд.
– Клянусь.
Не знаю почему, но клятва Голода защищать моего сына кажется мне самой искренней из всех.
С тяжелым вздохом я наконец киваю.
– Ладно, за дело.
______
Я с Беном спешу домой, чтобы накормить малыша, переодеть и быстро собрать его вещички. Кладу в сумку еду, бутылочки и все деньги, какие сумела скопить. Упаковываю мишку и рисунок, на котором он с родителями. После секундного колебания снимаю с пальца мамино кольцо. Это единственное, что еще осталось у меня от прежней жизни до Смерти, и это вещица, которой я дорожу больше всего, поэтому будет правильно, если я оставлю ее сыну в напоминание о том, как сильно его люблю.
Отрезав от мотка веревки кусочек, продеваю получившийся шнурок в кольцо и крепко привязываю на шею плюшевого мишки. Надеюсь, к тому времени, как я вернусь к Бену, он будет еще слишком мал и не заметит кольца – или просто не обратит внимания. Мне страшно думать о других вариантах: о годах, которые пролетят, хотя мысль о такой вероятности камнем лежит на моем сердце.
Это не продлится слишком долго. Такова моя клятва.
Запихивая медвежонка в рюкзак, я внезапно замираю: между лопатками возникает странное щекочущее чувство.
Подбежав к окну, я обследую улицу, квартиры в доме напротив. Не вижу никого, кроме нескольких ребятишек, играющих в мяч. Но вдали уже воют собаки, и мне кажется, что между этим воем и смехом детворы висит пугающая тишина.
Смерть, может, и отступил от меня, но я не строю иллюзий и не надеюсь, что всадник отъедет далеко, ведь он так удачно загнал меня в угол.
То и дело глубоко вздыхая, я упаковываю последние вещи Бена. Закончив, медлю, всматриваюсь в своего мальчика, который пытается натянуть на голову чистый подгузник, а потом поворачивается ко мне и смеется, как будто приглашая вместе похохотать над такой удачной шуткой. Будто он и не болел никогда.
Больше всего мне хочется быть здесь с сыном как можно дольше, наслаждаясь его обществом. Но каждое мгновение приближает нашу встречу со Смертью, а Бену необходимо избежать