— Как Доха? — не сдаётся Нелли, хотя, кажется, её голос становится чуть неувереннее, чуть тише.

— Как всегда. Асфальт, небоскрёбы, пальмы, жара и наши эскортницы.

— Оу… — Нелли отдёргивает пальцы, которыми поглаживала мою спину, и я как будто в один миг сиротею. Следом чуть прогибается матрас. Она садится, свесив ноги с края кровати, закрывшись на все замки. — В душе есть полотенце?

— Как-то рано ты собралась в душ. Я ещё не закончил, — разворачиваюсь и впиваюсь зубами в полумесяц её крепкой задницы.

— А я — да. — Нелли откидывает волосы через плечо и делает шаг от кровати.

— Ну и что это означает? — интересуюсь я, скрестив на груди руки.

— Ничего.

— Чёрта с два! Ты просто бесишься.

— Может быть, и бешусь. — Нелли наклоняется, подхватывает с пола бельё. — У меня, как мне кажется, есть повод.

— Правда? И какой же? — сощуриваюсь я. — Детка, я только что купил тебе бриллиантов на… пятьдесят тыщ в ликвидной валюте.

— А, так вот по какому поводу эта щедрость, — оставаясь всё еще голой, она тянет руки к уху. Но её пальцы, видно, дрожат, потому что крохотные застёжки злосчастных серёжек не поддаются. — Заглаживаешь вину?

— За что? — деланно удивляюсь я. — Не подскажешь?

— За эскортниц, наверно, — пожимает плечами Нелли.

— Мы не клялись друг другу в верности. Какого хрена ты мне теперь что-то предъявляешь?

Застежка, наконец, поддаётся. Со второй дело идёт быстрей. Бросит мне в лицо? Я не удивлюсь, после всего, что ей наговорил. Не знаю, какого хрена меня несёт. Я просто… мать его так, хочу нам обоим напомнить грёбаные правила!

— Понятия не имею, — незнакомым усталым голосом шепчет Нелли. — Мне почему-то кажется, что ты ждёшь от меня именно этого.

Я? Я жду? Скандала? Да на кой он мне нужен? Я просто… Не знаю! Чтобы она хоть раз меня послала! Вместе с моими заёбами. И правилами. Чтобы я понял, что она на самом деле чувствует! Нелли же ведёт себя так, будто её всё более чем устраивает. А я… Когда я понял обратное? В Дохе? Или ещё раньше?

— Чёрте что, — комментирую я. — Да забери ты эти серьги, что ты мне их тычешь? Ни с кем я не трахался, если ты из-за этого завелась. Только с работой. Устал, как пёс. Тут ты ещё нервы мотаешь.

— Я?! — Протяжное «а-а-а» летит вверх к потолку и обрывается, когда Нелли резко захлопывает рот и начинает оглядываться, чтобы подобрать разбросанные на полу вещи… Настороженно за ней наблюдаю.

— Разве ты не хотела в душ?

— Дома помоюсь.

— Там же ванную разбомбили.

— Ничего. Я в таз наберу. Мне не привыкать.

Нелли дрожит. Это совершенно невыносимо. Я не хотел её обидеть. Я вообще не знаю, чего хочу! Никогда ещё я не чувствовал себя настолько сбитым с толку.

— Да постой же!

— Уйди!

— Нет, постой… Я дурак. Ляпнул глупость.

— З-зачем? Х-хотел п-посмотреть на мою р-реакцию? И как? Нравится?

Нет. Мне совсем не нравятся слёзы в её глазах. В глотке пересыхает. Я идиот. Недоверчивый идиот. Правду говорят, что обжёгшись на молоке, на воду дуешь.

— Нет. Не нравится. Ну, всё, всё. Извини.

— Мне совершенно не по душе такое отношение, Андрей.

— Мне тоже, — быстро соглашаюсь я.

— Я заслуживаю гораздо большего.

Заслуживает. Я просто… Мне просто нужно смириться с этой мыслью. Уложить её в своей голове. Понять, насколько я сам готов… к большему. Мелькает мысль предложить Нелли пожить с нами, пока в квартире ремонт. Но я торможу себя, потому как сигать из огня да в полымя тоже не вариант. Мы взрослые люди. От наших поступков многое зависит. В конце концов, у меня дочь. А значит, в принятии решений я должен учитывать и её интересы. Даже если Нелли дрожит. И я готов ей предложить всё на свете, согласиться на что угодно, лишь бы утешить. Может, это те самые эмоции, которых я от неё ждал?

— Слушай, а давай возьмём паузу?

— В каком смысле?

— Уедем куда-нибудь за город. К морю… У меня домик-развалюха на берегу залива… От деда остался.

— От академика?

— Угу.

— Расскажешь о нём? О детстве. Ты очень мало мне про себя рассказываешь.

— У нас просто всегда находилось занятие поинтереснее, — пытаюсь свести всё к шутке, но Нелли не улыбается. И я тоже становлюсь серьёзнее. — А тебе что, интересно? — отстраняюсь, Нелли откидывается в моих руках и поднимает лицо — я-то повыше.

— Да. Мне про тебя всё интересно.

— Дед у меня был мужик что надо. Историк с мировым именем. Моим воспитанием занимался он. Мама…

— Да?

— Мама тоже была хорошей.

— Она тебя любила… — Нелли ведет ногтем по моей руке.

— Да. Только отца она любила больше. —Мне не нравится это вспоминать. Вроде столько лет прошло, а всё равно болезненно. И опять в башке: а на хрена такая любовь вообще нужна?

— Он её обижал? Вас…

— О нет. Что ты. Он, напротив, был как принц из сказки. Только бедовый очень. Сколько матери ни рассказывали о его тёмных делишках, она всё не верила. А потом… А потом он влез в долги. Его на счётчик поставили. В девяностые с этим, знаешь, как было?

— Твой дед продал квартиру.

— Да. Но очень скоро всё повторилось. Платить уже было нечем. Дед отказался продавать единственную жилплощадь, что у нас оставалась.

— Могу его понять. И как всё решилось?

— Да как? В отцовской девятке перерезали тормоза. Мы всей семьёй ехали. Мать с отцом сразу погибли, утонули. Машина в канал упала. А я каким-то чудом выжил.

— Господи боже… Не представляю, как ты это пережил.

— Может, и не пережил. Воды, вон, до сих пор боюсь. Даже на отдыхе не лезу дальше, чем по колено, — я усмехаюсь, чтобы мой рассказ не показался ей уж слишком мелодраматичным. Нелли кивает. Снова поднимает взгляд на меня. В глазах опять стоят слёзы, но на этот раз у них совершенно другая причина. Я закусываю изнутри щёку.

— И не только воды, — мягко замечает она. И то, как тонко она понимает