— Вот те на, доктор! — Сказал плотник Хорёк, которого мыдавеча осматривали первым. — А мы думали, вы дрыхнете в каюте. Ишь ты, чуть безвас не ушли.

Не слушая его, Летиция кинулась на квартердек.

— Я требую объяснений! — бросила она в лицо Дезэссару. — Высказали, что не уплывёте без штурмана!

— Нам повезло, — промямлил обманщик, отводя глаза. — Штурманнашёлся…

И показал на причал. Там стоял рыжий ирландец Логан. Целуя иобнимая какую-то женщину с оттопыренным животом.

— Но вы обещали прислать за мной!

Капитан взял её за локоть, отвёл в сторону и очень тихосказал:

— Послушайте доброго совета, мадемуазель. Вам не нужно снами плыть.

Она задохнулась от негодования. Не вступая в спор,процедила:

— Дайте мне матроса. Нужно принести из гостиницы мои вещи икниги. Без меня «Ласточка» не уйдёт!

Лицо Дезэссара искривилось.

— Что ж, пеняйте на себя. Я хотел как лучше. Сами будетевиноваты…

Летиция уже отвернулась и не слышала этих странных слов. Невидела она и непонятного выражения, скользнувшего по курносой физиономиикапитана.

А мною вдруг овладело предчувствие какой-то неведомой, нонеотвратимой опасности. Этот инстинкт никогда меня не подводит. Не раз онспасал мне жизнь. Неужели я совершил ужасную ошибку? Будь проклята моя любовь квосходам!

Мы ушли с отливом. Лавируя меж острых скал, которыми утыканаковарная бухта Сен-Мало, «Ласточка» скоро вышла на морской простор и побежала кмысу Фрехель под очень свежим ост-остом-нордом. Этот ветер, как известно,немилосерден к новичкам. Почти сразу же Летицию замутило.

Корабль нырял с волны на волну, зарываясь то носом, токормой; течение, всегда сильное в этих водах, подбавляло напористой бортовойкачки. Старых моряков вроде меня такая озорная болтанка только бодрит. Матросыфрегата весело бегали по палубе, цепко карабкались по выбленкам, пулей слеталивниз по тросам. Начальный день плавания для хорошего экипажа подобен стакануобжигающего рома. Все кроме лекаря чувствовали себя превосходно. Даже капеллан,тоже впервые вышедший в море, держался молодцом. Это был старый и совсем седой,но отнюдь не дряхлый францисканец, на лице которого я сразу прочёл нанесённыежизнью иероглифы «твёрдость» и «доброта» — весьма редкое и оттого особенноценное сочетание. Меня удивило, что монах не обращал ни малейшего внимания насвою паству. Перед отплытием он стоял на шкафуте, глядя на город и кланяясьему. Когда же мы отдали концы, священник переместился на бак, к самомубушприту, откинул капюшон, встал на колени и принялся благословлять море. Яподлетел посмотреть на старика. Лицо его вначале было бледным, но скоропорозовело. Губы шевелились, произнося молитву. Так он провёл несколько часов,весь вымок от брызг, однако, судя по виду, нисколько не страдал от холода икачки.

Зато девочке становилось всё хуже — ещё и потому, что кфизическим страданиям прибавлялись нравственные. Когда тебе плохо, это полбеды.Совсем беда, когда плохо тебе одному, а все окружающие радуются жизни.

На палубе Летиция пробыла недолго. Она с трудом удерживаласьна ногах, не могла ступить ни шагу, не хватаясь за снасти, а если корабль зарывалсяв водяную яму и через бак перекатывалась пенящаяся волна, девочка зажмуриваласьот страха. Ей, верное, казалось, что мы вот-вот перевернёмся.

К фок-мачте был пристроен загон для живности, которойкоманда будет питаться во время плавания. Обыкновенно скотину и кур помещают втрюме, но на «Ласточке» хлев и курятник разместили прямо на палубе. Междупрочим, правильно. Смотри??ся это, конечно, не слишком воинственно. Зато свежийвоздух — отличное средство от падежа. Однако истошное мычание, жалобное блеяниеи истерическое кудахтанье плохо действовали на страдающего «лекаря».

Когда я попробовал ободрить мою питомицу увещеваниями, онагорько сказала:

— Я умираю, а ты смеёшься? Бессердечная!

Несправедливый упрёк сменился утробным рычанием — бедняжкувырвало.

В конце концов она сделала худшую ошибку, какую только можетсовершить новичок: ушла со свежего воздуха вниз.

Почти всё пространство нижней палубы занимал кубрик. Незанятые на вахте матросы, как обычно во время сильной качки, прицепили кпотолку свои бранли, иначе называемые «люлями» и завалились спать. Зрелище этодля непривычного глаза странное: холщовые гамаки раскачиваются, будто груши надереве под сильным ветром. Отовсюду доносится сопение и храп, кто-то мурлычетпесенку, кто-то травит байки, там и сям уютно мерцают огоньки курительныхтрубок. Запахи кубрика я вам описывать не буду. Скажу лишь, что привыкнуть кним нелегко даже попугаю, хоть обоняние не относится к числу моих forte.

Каютку, отведённую на корабле для двух представителеймилосердия, я уже описывал. Накануне отплытия все предметы в предвидении качкибыли надёжно принайтовлены, то есть закреплены с помощью специальных верёвок:лекарский сундук, обувной ящик, лампа, ларчик с письменными принадлежностями,отхожее ведро и всё прочее. Диковиннее всего выглядел святой Андрей,крест-накрест перехваченный пеньковыми узами, чтоб не раскачивался напереборке.

Девочка со стоном повалилась на жёсткое ложе, и началасьновая мука. От боковой волны Летиция стукалась головой о борт, от килевой —правым локтем о чугунную каронаду, а левым о деревянную стенку.

— Господи, спаси! — взмолилась моя питомица. — Если такбудет всё время, я умру!

Помочь ей я ничем не мог. Лишь время покажет, сумеют ли еёдух и телесная оболочка справиться с морской болезнью. Примерно один человек издюжины так и не одолевает этот недуг. Я знал несколько случаев, когда во времядлительного перехода люди сходили с ума от постоянной тошноты и бросались за борт.

Если б я не был агностиком, то прочитал бы молитву оскорейшем избавлении моей подопечной от слабости. Впрочем, я всё равно этосделал. Как говорил Учитель, «от заклинаний хуже не будет».

Весь остаток дня я просидел на своём любимом месте, намарсе. Смотрел сверху на серо-зелёный простор Ла-Манша, испещрённый белымигребешками, и попеременно читал мантры с молитвами на всех известных мнеязыках.

Вечером я слетел вниз, снова заглянул в каюту. Дверь в нейзаменял кусок парусины, поэтому попасть внутрь мне было нетрудно.