Через час у нас в гостиной зазвонил телефон. Док посмотрелвопросительно, а я сняла трубку. Голос Владимира Ивановича слегка дрожал, былоясно, что он все еще под впечатлением встречи и эмоции, так сказать,переполняют его.

— Варя? Я хотел… вот что, ты приходи ко мне, когдазахочешь. В шахматы поиграть или просто чайку попить. Я почти всегда дома. Извонков моих не жди, приходи, и все.

— Спасибо, — ответила я и повесила трубку.

Само собой, ни в этот, ни на следующий день никуда я непошла и у ограды не появлялась. Владимир Иванович позвонил еще раз. Трубку снялДок и по-умному с ним беседовал минут пять. На следующий день со стороны оградыпослышался голос моего соседа.

— Варя, — настойчиво звал он. Я робкоприблизилась. — Чего не заходишь? — спросил он. Я пожалаплечами. — Тебе твой Леонид Андреевич не разрешает?

— Он хороший, — промямлила я, — и он говорит,что нельзя надоедать людям. К тому же я могу поставить вас в неловкоеположение, как в прошлый раз, с вашим другом. Только он не друг вовсе, я этознаю точно и промолчать не могла. А Леонид Андреевич меня ругал.

— Вот что, давай-ка перебирайся ко мне, — вздохнулсосед. — Только лучше через калитку.

— Нет, — покачала я головой. — У вас тамребята, они, наверное, про меня уже знают… будут смеяться.

— Перелазь сюда, — нахмурился мой старшийдруг. — И не волнуйся, никто над тобой смеяться не будет.

Через тридцать секунд я была в его саду, он взял меня заруку и повел к дому. Если Владимир Иванович всерьез мной заинтересуется, задастпару вопросов знающим людям и получит на них пару ответов, я окажусь в весьмащекотливом положении: например, мой возраст должен слегка озадачить его. Хотя,раз я сумасшедшая, некоторая отсталость в развитии вполне объяснима. Вседурачки выглядят почти детьми лет до тридцати. В общем, раньше временипереживать не стоит.

Мы устроились на веранде, но в шахматы почти не играли,просто разговаривали. С этого дня наши отношения приняли другой характер.Владимир Иванович все больше интересовался моей особой и все меньше —шахматами. Док его тоже очень интересовал. Мне пришлось на ходу придумыватьисторию дружбы Дока с моими родителями.

— Он сейчас не работает, вот и взял меня на каникулы.

— Откуда? — не понял Владимир Иванович.

— Из больницы. Леонид Андреевич врач, он считает, что вбольнице мне быть необязательно.

— Правильно считает, больница та же тюрьма, —брякнул мой друг. — А у Леонида Андреевича семья есть?

— Нет, — покачала я головой. — С женой ондавно развелся.

— Значит, он тебе… вроде отца?

«Хороший вопрос, — хмыкнула я. — Скорее уж я емувместо матери».

— Нет… — Это «нет» я умудрилась произнести таким тоном,что мысли Владимира Ивановича вихрем завертелись в голове.

— Варя, он что, пристает к тебе? — собравшись ссилами, спросил он, а я испуганно покачала головой.

— Нет, что вы… просто он строгий. Что плохого в том,что я с кем-нибудь поговорю? Или схожу в кино? Леониду Андреевичу некогда, ондиссертацию пишет, а одну меня не пускает.

Сосед кивнул.

— Если за забором целый день сидеть, выходит та жесамая больница.

— Нет, — покачала я головой. — В больницеплохо.

— А потом куда? — помедлив, спросил ВладимирИванович. — После этих каникул?

— Леонид Андреевич документы оформляет, меня отправят вдом инвалидов.

— Какой же ты инвалид? — растерялся он.

— Ну… это так называется…

— А-а, — ошалело произнес Папа и посмотрел наменя. — Слушай, Варя, тебе не надо ехать ни в какой дом инвалидов, тысовершенно здоровая девушка… Да что тебе там делать?

Я слабо улыбнулась.

— Я не могу жить одна. Чтобы жить одной, надо работать,а меня никуда не возьмут, и еще за мной должен наблюдать врач. Родственников уменя нет, а Леонид Андреевич не может держать меня постоянно… Да вы нерасстраивайтесь, — улыбнулась я. — Мы в этот дом уже ездили, тамхорошо. Большой сад, рядом село, буду работать на ферме. Я туда заходила,телята такие смешные. И с девушкой одной разговаривала, она сказала, у нихнормально, воспитатели хорошие, не бьют. Леонид Андреевич обещал брать меня наканикулы… Я вас совсем расстроила, — опомнилась я. — Давайте лучше вшахматы играть.

В шахматы ему не игралось, он все больше смотрел на меня итяжело задумывался.

Через пару дней, сидя утречком на веранде, мы с соседомвзялись отгадывать кроссворд. Во времена безделья я в них здорово поднаторела,ну и принялась щелкать, как семечки. Владимир Иванович только диву давался дауспевал записывать.

— А это ты откуда знаешь? — засмеялся он, когда яс ходу назвала весьма мудреное словечко.

— Просто люблю кроссворды, — пожала я плечами. —А еще в морской бой играть. В институте на лекциях мы с подружкой часто играли…

— Ты училась в институте? — спросил ВладимирИванович, прикидывая — это он чего не понял или у меня мозги крен дают.

— Да. В педагогическом. Потом в школе работала год.

— А… — Владимир Иванович посидел немного пеньком иначал осторожно:

— Как же так, Варя?

— Вы о том, почему я в больницу попала? Что-то со мнойслучилось…

— Что?

— Я не помню. Что-то плохое. Леонид Андреевич говорит,что я загоняю свои воспоминания внутрь, и они меня держат. Если бы я смогларассказать, возможно, избавилась бы от страха и вообще… вылечилась. Он менячасто расспрашивает, иногда сердится, думает, что я нарочно молчу, а я правданичего не помню.

«Сукин сын этот Леонид Андреевич, — рассвирепел мойдруг, правда, мысленно. — Взял девчонку и опыты ставит, потом ещедиссертацию напишет…»

В подобных беседах прошла неделя. В среду в гостях уВладимира Ивановича вновь появился джинсовый Андрей, я заторопилась уходить, нохозяин махнул рукой, мол, сиди, пей чай. Джинсовый смотрел на меня безрадостно,но силился улыбнуться. Я устроилась в уголке веранды, а они грелись на солнышкеи негромко разговаривали. Тихой мышкой просидела я минут сорок, прислушиваясьне к разговору, конечно, а к мыслям джинсового. Наконец Андрей отбыл восвояси,а мы с Владимиром Ивановичем отправились в сад гулять.