Андрей устроился на стуле и начал делать вид, что игра егоочень занимает. На самом деле ему было глубоко безразлично все, что происходилов настоящий момент на веранде. Впрочем, нет. Владимир Иванович безразличен емуне был. Через пару минут я чуть не взвизгнула от восхищения: вожделенный случайнаконец-то представился, случай сидел слева от меня в джинсовом костюме искалил зубы.

Минут через пятнадцать мы закончили партию, выиграл ВладимирИванович, но для этого ему пришлось попотеть. Мы пожали друг другу руки, и язасобиралась домой. Однако Владимир Иванович обнял меня за плечи и повел вкухню, джинсового он тоже обнял и похлопывал по спине, судя по их поведению,они были давними друзьями, точнее, таковыми считались.

— Редкий талант у нашей Варвары, — нахваливал меняВладимир Иванович. — Я-то думал, что умею играть в шахматы, ан нет, оченьзаблуждался на свой счет.

— И откуда взялась такая симпатичная Варвара? —весело поинтересовался джинсовый Андрей.

— Соседка моя, из дома напротив. — ВладимирИванович достал пиво из холодильника, а мне сок.

— Я пойду, Владимир Иванович, — робко подала яголос.

— Куда спешишь?

— У вас гости, неудобно.

— Это ты меня испугалась? — усмехнулся гость,демонстрируя золотые зубы.

Был он лет на десять моложе Владимира Ивановича, но выгляделкаким-то больным. Дерганый, костлявый. Улыбаться старался ласково, но акульенутро так и рвалось наружу.

— Ты на меня внимания не обращай, — продолжалон. — Мы с Владимиром Ивановичем старые приятели, я вот и решил егонавестить, дел у нас никаких, одни пустые разговоры, так что из-за меня домойне торопись.

— Я все-таки пойду, — пожала я плечами, поставиластакан на стол и робко обратилась к Владимиру Ивановичу:

— Это ваш друг?

— Кто? Андрей? — удивился тот. — Конечно.

Я облизнула губы, потом твердо посмотрела в глаза джинсовомуи добавила:

— Не правда. Он плохой человек и вас ненавидит.

Наступила зловещая тишина, то есть такую тишину принятоназывать зловещей. В этой самой тишине я направилась к двери под взглядами двухрастерявшихся мужчин.

— Ты что, Варя? — с трудом придя в себя, смогпроизнести Владимир Иванович.

— Я чувствую, — произнесла я с мукой в глазах.

— Она сумасшедшая? — открыл рот Андрей.

«В самую точку, дядечка», — хотелось ответить мне, нофривольный тон был неуместен, поэтому я торопливо покинула кухню, а также доммоего соседа.

Док лежал в гамаке и вроде бы спал, я растолкала его ипотащила в дом.

— Что случилось? — разволновался Док, а я, бегаякругами, принялась объяснять:

— Док, тебе надо сходить к соседям сегодня, нет,завтра. Придешь и скажешь, что тебя беспокоят мои постоянные отлучки. Далеежалостливо расскажешь историю о моем сиротстве, а главное — о болезни.

— Какой? — испугался Док.

— Ты меня с ума сведешь, — разозлилась я. —Ты должен объяснить людям, что я малость того, — в этом месте явыразительно покрутила пальцем у виска.

— Зачем, Варвара? — еще больше растерялся Док.

— Для жалостливости. У нас любят юродивых. Страна у настакая: дуракам и психам везде широкая дорога. Ладно, Док, кончай глазатаращить, давай сядем и подготовим конспект твоей завтрашней речи. Она должнаотвечать двум требованиям: произвести впечатление и не вызвать лишних вопросов.Так что за работу.

Док еще минут пятнадцать приходил в себя, потом наконецпонял, что я от него хочу, и начал неплохо соображать.

Речь мы составили и даже отрепетировали.

— Одного не пойму, зачем тебе это? — все-такиспросил Док.

— Что «это»? — прикинулась я дурочкой.

— Вся эта чертовщина с твоей мнимой болезнью.

— Мне до смерти надоело играть в шахматы, —вздохнула я, а Док, конечно, не поверил и даже обиделся, что я держу в секретеот него свои планы. Вот так всегда: скажи человеку правду, и можешь твердорассчитывать на то, что тебе не поверят.

Утром Владимир Иванович позвонил где-то около одиннадцати.Честно говоря, звонка я не ожидала, думала, он просто перестанет меняприглашать после вчерашнего инцидента и дружба наша расстроится, но онпозвонил, а я, понятное дело, порадовалась.

Трубку снял Док и заговорил этим своим голосом, от которогоя просто с ума сходила: шикарный такой голос, профессорский.

— Простите, я говорю с Владимиром Ивановичем? —начал Док, а я нервно хихикнула, потому что испугалась, что Док загнеткакое-нибудь «имею честь», оно, конечно, здорово звучит и все такое, но длянашего соседа это все-таки слишком. Владимир Иванович ответил, что это в самомделе он. Тогда Док говорит:

— Простите, я хотел бы с вами встретиться… Это касаетсяВари… да… если можно, сейчас.

Оказалось, можно, и Док стал собираться.

— Ты уж расстарайся, — напутствовала я его. —Чтоб жалостливо и все такое.

Он только рукой махнул, очень нервничал. Конечно, во вражьелогово идти — не сахар, но в настоящий момент повода для особого волнения я невидела.

Док ушел, а я устроилась в гамаке и стала ждать. Прошломинут двадцать, он не возвращался. Я забеспокоилась: о чем они болтают такдолго? Моя история должна быть жалостливой, а не занудной.

Наконец Док вернулся. Выглядел он неважно, руки дрожали, авзгляд блуждал. Я в первую минуту перепугалась, все, думаю, раскусили врагинаши хитрости, но тут же успокоилась. Выглядел Док паршиво оттого, что опятьоседлал своего любимого конька и теперь стыдился, что говорил заведомую ложь(можно подумать, что не бандиту врал, а батюшке на исповеди), а также пыталсядокопаться до смысла затеянной мною игры. Я ему раз сто уже говорила: нет ни вчем смысла, нет, а он все ищет.

Док выпил холодненькой водички, сел в кресло и задумался. Ая стала бродить по комнате и насвистывать.

— Ты знаешь, — сказал он со вздохом, —по-моему, он неплохой человек.

— Кто? — хмыкнула я.

— Этот Владимир Иванович.