думала о том, какой большой за пределами этих северных льдов мир. И как грустно, что я его не увижу…

Вот теперь увижу…

Главное, что там будут новые лица, новые люди…

И не будет Волка. Не будет ночей с ним, не будет моей клятвы, данной хоть и не осторожно, но искренне, от души…

Мы с тех пор так и не поговорили толком.

Волк помог Мэсси, привел лорда Карса, затем как-то все закрутилось, завертелось… Ночь я провела у кровати Мэсси, в доме лорда Карса, утром — на аудиенции у императора…

И вот, вечером, уезжаю…

Волк так и не сказал, какую плату он хочет за свою помощь. Мои неосторожные обещания словно повисли в воздухе и, вероятно, не имели силы теперь, когда я уезжаю…

И нет, мне от этого не грустно. Вообще не грустно.

А слезы… Это, на самом деле, просто глупые эмоции. И, наверно, в них больше облегчения, потому что я, наконец, избавлюсь от его власти…

Именно об этом я думаю, смотря на движущийся на окном вагона перрон, когда дверь купе за спиной открывается…

Глава 31

Глава 31

Я замираю, не оборачиваясь, глядя в отражение оконного стекла на приближающегося Волка.

И в душе отчего-то, вместо уже привычного страха, перемешанного с развратным предвкушением, которые всегда посещают в присутствии Волка, лишь радость и облегчение.

Это такое странное ощущение, наверно, неправильное, но сладкое.

Я смотрю, как Волк усмехается, оглядывая мою фигуру тяжело и плотоядно, и запирает купе на замок.

Облизываю губы, сердце стучит, стучит, стучит! Ломится из груди, а затем замирает… Как раз в тот момент, когда он… Кладет горячие ладони на плечи.

И тоже смотрит на нас в отражении окна.

— Хотела убежать, принцесса? — хрипло смеется он, и я каждый звук его голоса ощущаю сладким царапаньем по коже, мурашками, разбегающимися по всему телу…

— Я… — не отрываюсь от его взгляда в стекле, просто сил нет, — вы были, вероятно, заняты…

— А ты и рада, лгунья?

Он обижает меня, называя обманщицей, но делает это так игриво и нежно даже, что невозможно привычно злиться. Я, конечно, пытаюсь, сужаю глаза в неудовольствии, но Волк тут же обезоруживает, жадно прикасаясь губами к шее. Сначала губами, а затем и зубами. Клыками. Белыми-белыми. И не могу прекратить смотреть, настолько это зрелище завораживает.

Моя бледная тонкая кожа под его клыками, сразу появляющиеся на ней следы… Ох…

Невольно подаюсь вперед, упираясь в откидной столик, а Волк шепчет:

— Хорошая принцесса… Послушная… Еще чуть-чуть выгнись…

Я понимаю, что сейчас будет, я это, можно сказать, предвкушаю, но просто так выполнять его приказания… Нет уж!

Пропал, сутки его не видела, уже мысленно простилась, а он взял и появился! Как ни в чем не бывало! И еще и лгуньей обзывает! Ай!

Волк, которому, видно, надоедает ждать моего подчинения, проявляет инициативу, властно прогибая меня в пояснице и заставляя с протестующим стоном упереться руками уже не в стол, а в само оконное стекло, нагнуться ниже и развратней.

— Подождите, — пытаюсь соблюсти видимость приличий и сопротивления я, хотя, после того, что он делал со мной в галерее дворца, это выглядит откровенно смешно и нелепо, — подождите… Сюда же… Могут войти… И мои сопровождающие… Это неприлично… Это компроментирует…

— Твои сопровождающие сюда не зайдут, они же не дураки, — смеется Волк, споро и опытно задирая на мне юбку, оглаживая бедра невыносимо хозяйским движением и рывком стягивая белье с подрагивающих ягодиц, — а насчет репутации… Поздновато спохватилась, принцесса…

— Что вы… Что вы имеете… — задыхаюсь я ужасом и похотью одновременно, в голове туманится, потому что Волк трогает уже там, внизу, и рычит довольно, понимая, что все мое сопротивление — ложно. И хочется испытать страх и негодование от того, что он явно что-то кому-то сказал из придворных, сопровождающих меня до Академии, и теперь слухи пойдут, и ужас-ужас… И не могу этого сделать! Не могу!

— Планирую иметь тебя, — пошло усмехается Волк, возясь со своей одеждой, — все сутки дороги. И потом тоже.

Я ощущаю, как он касается меня внизу уже не пальцами, прижимается, дразнит, не проникая… И эти его движения отдаются тупой требовательной болью внизу живота, да настолько сильной, что не выдерживаю, веду бедрами, пытаясь показать, что не стоит больше медлить. Вслух ни за что не скажу, но Темный тебя побери, Волк ты проклятый! Возьми меня уже!

Волк рычит возбужденно, а затем входит, медленно, мучительно медленно, дразня даже этим, сладко до заходящегося в томлении сердца… Я невольно подаюсь назад, стремясь ощутить его полнее, как можно полнее, запрокидываю голову, чувствуя, как тяжелая ладонь ложится на шею, прямо на беззащитное горло, сжимает. Раскрываю глаза, смотрю ошалело в окно, на проносящиеся все быстрее, набирающие скорость пейзажи чужой страны, и, одновременно, в черные-черные звериные глаза, жадно наблюдающие за выражением моего лица.

Волк наклоняется, ложась полностью на меня, распластывая на столе, заставляя опуститься на предплечья, и только тяжелая жесткая ладонь на горле контролирует ситуацию, сжимаясь и разжимаясь. Он уже во мне, большой, такой обольшой, тяжелый, пахнет зверем, но не дико, а сладко, хочется облизывать его всего, хочется, чтоб поцеловал. Пытаюсь сказать ему, повернуть голову, но он не пускает, заставляет смотреть на нас, в отражении окна.

— Смотри, принцесса, смотри на себя… — хрипит он, набирая жесткий, равномерный, такой правильный темп, и я вскрикиваю на каждый его толчок, не могу просто сдерживаться. И плевать мне на тех, кто сейчас в соседнем купе и явно слышит нас и понимает, чем мы тут…

Плевать.

Главное, чтоб он не останавливался!

Волк скалится, и его белые клыки отражаются так ярко на смуглом лице, что это должно пугать… Должно. Но заводит еще сильнее.

Он скользит носом по виску, хрипит:

— Пахнешь, как все цветы в саду Ежи… Как все самые сладкие самки на свете… Моя…

Он ускоряется, и я кричу уже непрерывно, не прекращая смотреть в его лицо, он же приказывает это делать, как я могу ослушаться?

— Вредная принцесса, — рычит уже он, кажется, теряя над собой контроль, и это невероятное зрелище: всегда сдержанный ироничный Волк императора сейчас совсем другой, и я