Чтобы по возможности облегчить задачу, яостанавливаю машину у платного телефона-автомата на Галф-стейшн и звоню Дот.Вот уж парадокс! Лейковская фирма располагает самой совершенной электроннойсвязью, а я вынужден пользоваться телефоном-автоматом. Слава Богу, Дот береттрубку. Я не представляю себе телефонной беседы с Бадди. И сомневаюсь, что унего в «ферлейне» есть аппарат.

Как обычно, она все воспринимает сподозрением, но согласна встретиться со мной. Я не слишком настаиваю на том,чтобы увидеться со всеми домочадцами, но подчеркиваю, что расписаться вконтракте должны все. И разумеется, сообщаю, что очень, очень тороплюсь. Сразуже надо будет, понимаете, передать бумаги в суд. Судьи уже ждут.

Те же собаки рычат на меня с соседскойлужайки, когда я паркуюсь на подъездной дорожке. Дот стоит на обшарпанномпороге. Сигарета, догоревшая до фильтра, зажата в уголке рта почти у самых губ,и голубоватый туман лениво плывет над ее головой в сторону лужайки. Она ужедавненько ждет и курит.

Я насильно улыбаюсь широкой, лицемернойулыбкой и рассыпаюсь в приветствиях. Морщины, собравшиеся у рта Дот, едвазаметно разглаживаются. Я иду за ней по запущенному, душному дому, мимодырявого дивана под коллекцией старых фотографий когда-то счастливогоблейковского семейства, по вытертому, когда-то ворсистому ковру, по которомуразбросаны маленькие половички, чтобы скрыть прорехи, прямо в кухню, где никогонет.

— Кофе? — спрашивает она, показывая на моеместо за кухонным столом.

— Нет, спасибо. Просто немного воды.

Она наполняет пластиковый стакан водой из-подкрана, без кубиков льда, и ставит передо мной. Мы оба медленно устремляемвзгляд в окно.

— Я не смогла заставить его прийти, — говоритона, очевидно, нисколько не обеспокоенная; догадываюсь, что иногда Бадди желаетвыйти, а иногда нет.

— А почему? — спрашиваю я, как будто егоповедение поддается логическому осмыслению.

Она только пожимает плечами:

— Но Донни Рей вам тоже нужен, да?

— Да.

Она выскальзывает из кухни, оставляя менянаедине с теплой водой и с видом на Бадди. Но его трудно разглядеть, потому чтоветровое стекло не мылось уже несколько десятилетий и орда грязных кошекизбрала своим пристанищем и местом для прогулок капот машины. На Бадди какая-тошапочка, очевидно, с наушниками. Он медленно подносит бутылку ко рту. Мне изкухни кажется, что она покоится в бумажном коричневом пакете. Бадди спешноделает глоток.

Я слышу, как Дот что-то тихо говорит сыну.Раздается шарканье, вот они в кухне. Я поднимаюсь, чтобы познакомиться с ДонниРеем Блейком.

Да, он определенно скоро умрет, чем бы ниболел. Он ужасающе истощен, щеки ввалились, кожа белая как мел. Он и доболезни, видимо, был худощав и тонок в кости, а теперь согнулся в поясе икажется не выше матери. Волосы и брови у него угольно-черные и составляютрезкий, словно графический, контраст с нездоровой бледностью кожи. Но онулыбается и протягивает костлявую, похожую на палку руку, которую я пожимаю таккрепко, как только осмеливаюсь.

Дот крепко обнимает его за талию и ласковоусаживает на стул. На нем мешковатые джинсы и простая белая тенниска, котораяскладками висит на худом теле.

— Приятно познакомиться, — говорю я, стараясьне смотреть в его запавшие глаза.

— Мама хорошо отзывается о вас, — откликаетсяон. Голос у него слабый и хриплый, но говорит он ясно. Вот уж не думал, что Дотможет обо мне хорошо отзываться. Донни охватывает подбородок ладонями, словноему трудно держать голову. — Она сказала, что вы подаете в суд на этих ублюдковиз «Дара жизни» и вроде заставите их заплатить. — В словах слышится скорееотчаяние, чем гнев.

— Это верно, — соглашаюсь я. Открыв папку, ядостаю копию запроса, который Барри Экс отправил почтой в «Дар жизни», и вручаюее Дот, которая стоит позади Донни Рея. — Мы завели дело, — объясняю я, каксамый заправский и шустрый адвокат. — Мы не рассчитываем, что они удовлетворятнашу просьбу о выплате денег, поэтому буквально через несколько дней подадим всуд. И возможно, будем требовать по крайней мере миллион.

Дот смотрит на письмо, потом кладет его настол. Я ожидал целого потока вопросов насчет того, почему же я раньше сам невозбудил дело. И боюсь, что из-за этого начнется неприятное ворчание. Но онабережно растирает плечи Донни Рею и скорбно смотрит в окно. Она не станетругаться, она сдерживается, чтобы не расстраивать его.

Донни Рей тоже устремляет взгляд в окно.

— А папа придет?

— Сказал, что не желает, — отвечает она.

Я вынимаю из папки контракт и протягиваю егоДот.

— Но это должно быть подписано до началасудебного разбирательства. Это контракт между вами, клиентами, и моейюридической фирмой на легальное представительство ваших интересов в суде.

Она осторожно берет бумаги. В контракте толькодве страницы.

— А что здесь написано?

— Да все, что нужно, обычным, полагающимся втаких случаях языком. Вы нанимаете нас своими адвокатами, мы беремся провернутьдело, принимаем на себя издержки и получаем третью часть от всех сумм повозмещению ущерба.

— Тогда зачем понадобилось целых две страницытакого мелкого шрифта? — спрашивает она, вытаскивая сигарету из пачки, лежащейна столе.

— Не зажигай! — резко бросает через плечоДонни. Он смотрит на меня и продолжает: — Неудивительно, что я уже при смерти.

Она, ничуть не реагируя на его слова, втыкаетсигарету между губами, продолжая разглядывать контракт, но не закуривает.

— И мы должны подписаться все трое?

— Точно.

— Да, но он сказал, что не придет.

— Тогда отнеси ему в машину, — сердито бросаетДонни Рей. — Возьми ручку, пойди к нему и заставь его подписать эту проклятуюбумагу.

— Я и не догадалась, — отзывается она.

— Мы и прежде ведь так делали. — Донни Рейопускает голову и скребет макушку. Он уже завелся.

— Да, наверное, я смогу его заставить, —говорит она, все еще колеблясь.

— Тогда иди скорей, черт возьми! — взрываетсяон, и Дот рыщет в ящике буфета, пока не находит ручку. Донни Рей поднимает рукии снова опускает на них голову. Запястья у него тонкие, как палка у метлы.