Я снова поднимаюсь. Я уже достаточно многовремени отнял у Барри.

— Послушайте, — говорю я самым искреннимтоном, — я знаю, что вы занятой человек. Я обращаюсь к вам на совершеннотвердых основаниях. Вы можете навести справки обо мне в юридическом колледже.Позвоните, если хотите, Маделейн Скиннер.

— Безумной Маделейн? Она все еще там?

— Да, и сейчас она мой самый лучший друг. Онаможет поклясться, что со мной все в порядке.

— Разумеется. Я свяжусь с вами опять, кактолько будет возможно.

— Да, конечно, свяжетесь.

Я дважды заблудился, пытаясь найти выход.Никто за мной не следит, так что я не тороплюсь и восторгаюсь пространнымикабинетами, рассеянными по всему зданию. В какой-то момент я останавливаюсьоколо библиотеки и смотрю на трехъярусные стеллажи и узкие проходы между ними.Нет ни одного помещения, даже отдаленно похожего на остальные.

Здесь несколько конференц-залов. Секретарши,клерки и служители не спеша передвигаются по сногсшибательно блестящим полам.

Я стал бы здесь работать за гораздо меньшуюсумму, чем двадцать одна тысяча долларов в год.

Я тихонько паркуюсь позади длинного«кадиллака» и беззвучно вылезаю из машины. Я не в настроении разговаривать.

Неслышно огибаю дом и лицезрею высокую грудубелых пластиковых мешков. Их десятки. Здесь, наверное, миллиарды перепревшихсосновых иголок. Каждый мешок весит по сотне фунтов. И теперь я припоминаю, чтомисс Берди несколько дней назад говорила насчет мульчирования иголками всехцветочных клумб, но я не обратил тогда на ее слова внимания.

Я бросаюсь в свою квартиренку по ступенькам иуже заношу ногу на верхнюю, когда слышу, как она зовет:

— Руди, Руди, дорогой, у меня есть кофе. — Онастоит у груды мешков, возвышаясь как монумент, и широко улыбается, так чтовидны все ее серо-желтые зубы. Она просто счастлива, что я уже дома. Почтистемнело, а она любит попить кофейку на закате солнца.

— Да, конечно, — отвечаю я, вешая пиджак напоручень и срывая с шеи галстук.

— Как дела, дорогой? — нараспев спрашиваетона, глядя снизу вверх.

Она уже неделю как начала твердить мне«дорогой». «Сделайте это, дорогой, сделайте то».

— Очень хорошо. Устал только. Спина беспокоит.— Я уже несколько дней делаю намеки насчет больной спины, а она до сих пор неклюнула.

Я сажусь на свой обычный стул, пока онарастирает ужасную смесь растворимого кофе с кипятком. Уже конец дня, длинныетени ложатся на заднюю лужайку. Я считаю мешки с иголками. Восемь в длину,четыре в ширину и восемь в высоту. Всего двести пятьдесят шесть мешков. По стофунтов каждый. То есть всего 25 600 фунтов иголок. Которые надо разбросать. Мнеодному.

Мы потягиваем кофе, я очень маленькимиглотками, а она желает знать все, чем я сегодня занимался. Я вру, чторазговаривал с несколькими о некоторых судебных делах, а затем готовился кэкзаменам на адвоката. И то же самое мне предстоит завтра. Занят, очень занят,понимаете, всякой этой юридической тягомотиной. Из этого следует, что мнесовершенно некогда перетаскивать тонну иголок с места на место.

Мы сидим чуть ли не лицом к белым мешкам, ноне хотим на них смотреть. И я избегаю ее взгляда.

— А когда вы начнете работать адвокатом? —спрашивает мисс Берди.

— Точно сказать не могу, — отвечаю я, потомуже в десятый раз объясняю, как несколько ближайших недель буду очень усердноработать в библиотеке, просто похороню себя в книгах и надеюсь, что тогдавыдержу экзамен. Я не могу заниматься практикой, пока не сдам экзамена и неполучу лицензию.

— Как прекрасно, — замечает она и на минутуотдается на волю волн, то есть течению своих мыслей. — Мы обязательно должныначать с иголками, — прибавляет она и кивает, выкатывая глаза и глядя теперь намешки.

Я с минуту молчу, но потом замечаю:

— А здесь их много.

— О, это не страшно, я буду помогать.

Это значит, что она будет указывать лопатой,где и как рассыпать иголки, и безостановочно при этом болтать.

— Ну, может, начнем завтра. Сегодня ужепоздно, и у меня был очень тяжелый день.

Она секунду обдумывает услышанное.

— А я надеялась, что мы сможем начать ужесегодня, — отвечает она. — Я вам помогу.

— Но я еще не обедал, — возражаю я.

— А я сделаю вам сандвич, — поспешнопредлагает она.

Сандвич в исполнении мисс Берди — этопрозрачный ломтик консервированной индейки между двумя тоненькими кусочкамиобезжиренного белого хлеба. И ни капли горчицы или майонеза. И конечно, даже вмыслях нет добавить листик салата или ломтик сыра. Мне нужно по крайней меречетыре таких сандвича, чтобы слегка унять голодные спазмы в желудке.

Мисс Берди встает и спешит в кухню, потому чтозвонит телефон. Отдельная линия ко мне еще не проведена, хотя она обещает этосделать уже две недели. Сейчас у меня, правда, есть параллельный телефон, ноэто значит, что можно слушать все мои разговоры. Она уже просила меня поменьшеразговаривать и чтобы мне пореже звонили, потому что ей всегда нужно иметьбезотлагательный доступ к аппарату. Хотя телефон у нее звонит редко.

— Это вас, Руди, — кричит она из кухни, —какой-то адвокат.

Звонит Барри Экс. Он сообщает, что ужепереговорил с Джонатаном Лейком обо мне и неплохо кое-что уточнить. Испрашивает, не могу ли я опять к нему приехать, можно сейчас, сию минуту, онбудет работать всю ночь, объясняет он.

Барри хочет, чтобы я привез все документы ибумаги. Ему надо ознакомиться со всем досконально, с этим делом об обманедоверия клиентов. Пока мы говорим, я смотрю, как мисс Берди очень старательноготовит сандвич с индейкой. И как раз в тот момент, когда она разрезает егопополам, я вешаю трубку.

— Надо бежать, мисс Берди, — говорю я,задыхаясь от волнения. — Кое-что подворачивается. Должен сейчас же встретитьсяс этим адвокатом насчет одного крупного дела.

— Но как же…

— Извините. Я начну завтра. — И покидаю ее, аона стоит с половиной сандвича в каждой руке и с осунувшимся лицом, словно не всостоянии поверить, что я не разделю с ней трапезу.